— Пусти, — сказала Мавка. — А то меня вытошнит.
Он не очень-то и настаивал.
— Бедняжка, что ты вынесла… — У самого глаза прищуренные, смотрят в сторону. О другом думает. — Но это было не напрасно. Теперь русские у нас вот где!
Он потряс кулаком, но его мысль уже бежала дальше.
— Нимца нет. Значит, не будет и обратной эстафеты. По уговору в этом случае пришлют дублера-инспектора, через двое суток. Сидеть без дела я не стану… Скажи-ка, кохана, — Опанас ласково погладил ее по волосам, — а на что, по-твоему, можно взять этого Романова?
— Ты хочешь его завербовать? — удивилась Мавка. — Офицера русской контрразведки?
— Попытка не пытка. — Опанас азартно улыбался. — Раз он способен втихомолку спустить соперника в выгребную яму, да еще хвастлив и глуп… Неплохой материал для вербовки. Что посоветуешь? Ты по Романову теперь специалистка. Деньги?
Она смотрела на него с мстительной усмешкой. Ловец человеческих душ! Попадись на собственный крючок!
— Скорее шантаж.
— Но ты говоришь, он храбр?
— Физически храбрые люди часто боятся мнения окружающих или начальства. У Романова есть начальник, какой-то подполковник, от которого этот болван просто леденеет. Козловский, кажется, — вспомнила она разговор между Романовым и Жилиным в самый первый вечер.
— Так-так, князь Лавр Козловский — начальник фронтового управления. Отличная идея! Ты у меня действительно золото. Теперь я знаю всё, что нужно. Твоя помощь больше не понадобится. И встречаться нам теперь нельзя. Держись от меня подальше, хорошо?
— Хорошо, — согласилась она, подставляя щеку для поцелуя. — Буду держаться от тебя далеко-предалеко.
Когда она выбралась из норы к реке, рассвет еще не начался, но небо на востоке начинало подсвечивать багрянцем. Дул свежий, вольный ветерок.
К себе в хату Мавка возвращаться не стала. Не было там ничего такого, что ей хотелось бы взять с собой.
Она долго шла по берегу, потом поднялась на обрыв и пошла тропинкой через большое темное поле. Чтоб ни о чем не думать, шептала любимые стихи:
Далi, далi вiд душного мiста!
Серце прагне буять на просторi
Бачу здалека — хвиля iскриста
Грає вiльно по синьому морi.
Неожиданный поворот
— Господи, Вася… Ведь она могла его предупредить! Да наверняка предупредила! Что ты натворил?!
Калинкин нахмурился:
— Кого «его»?
— Банщика! Или другого кого-нибудь, с кем она связана! Я тут сижу, а в это время, может быть…
Романов умолк — не потому что прапорщик сердито перебил его: «Ни с кем она не связана!», а потому что увидел в окно, как из-за угла выходит Петренко. Он выглядел спокойным, даже веселым. Шел к столовой. Некоторое время спустя из-за того же угла показался Слива. Унтер-офицер остановился подле входа в штаб и стал внимательно изучать доску с приказами.
— Марш отсюда! — быстро сказал Алексей. — Живо, живо!
Пухлые губы Калинкина задрожали от обиды.
— Вы не смеете со мной так! Я тоже офицер! Извольте по уставу!
— Да исчезни ты! — шикнул подпоручик. — Жди меня в умывальне! Он не должен видеть тебя со мной!
Когда Банщик вошел в залу, начальник дивизионной контрразведки увлеченно поедал яичницу, прихлебывая чай.
Петренко подошел с приветливой улыбкой.
— Я вижу, у вас свободно. Не возражаете?
— Милости прошу.
Что это значит? Была у него Учительница или нет?
По-прежнему доброжелательно глядя на подпоручика, Банщик сделал солдату заказ:
— Принеси-ка мне, хлопче, кофею. Харч у вас тут поганый, но кофей варить вы умеете.
Солдат, в прежние времена служивший официантом в первоклассном столичном ресторане, изобразил на лице одновременно восторг по поводу похвалы «кофею» и скорбь из-за критики «харча», умудрившись при этом за счет одной только мимики еще и обозначить деликатное несогласие с такой оценкой. Обслуживание в дивизионной столовой было выше всяких похвал.
Прапорщик представился. Пожали руки.
— Я вижу вам тут обструкцию изображают. — Петренко кивнул на соседние столы. — Не удостаивают. Глупый армейский снобизм. Как дети, право. Я ведь был на собрании, слышал. Вы им о важном, а они только и думают: молокосос, выскочка, развоображался. Не любят у нас контрразведку. А из-за предрассудков дело страдает.
Он еще довольно долго рассуждал на эту тему, всё так же рассудительно и гладко. Романов сначала изображал настороженность, потом понемногу оттаял.
— Честно говоря, мне в вашей Русиновке не очень уютно, — признался он. — Правду вы сказали. Я только службу исполняю, а все на меня щерятся. Не во мне даже штука. Мы, контрразведчики, без помощи личного состава мало что можем. А ко мне за все время ни один человек не пришел, не доложил. Не может же быть, чтоб вокруг не происходило совсем ничего подозрительного?
— На меня можете рассчитывать, — пообещал Петренко. — Я, конечно, человек маленький, но тоже глаза имею. Вот, к примеру, прачечное хозяйство подо мной, так? Почти все офицеры, кто в Русиновке расквартирован, дают свое белье стирать. Я велел принимать. Бесплатно, по-товарищески. У меня этим фельдфебель заведует, приметливый. По белью, извините за натурализм, о человеке много чего рассудить можно. И мой Савчук приучен: как что примечательное — извещает.
— Например, что? — заинтересовался подпоручик.
Собеседник понизил голос:
— Например, у сотника Штирнера из казачьей батареи кальсоны — чистый шелк. Рубашки — батист, с монограммой. А с каких богатств? Жалованье у нашего брата известно какое. Я нарочно поинтересовался, что за семья. Папаша у Штирнера мелкий чиновник, жены с приданным не имеется. А у сотника, между нами, еще и портсигар золотой. Подозрительно?
— Еще как! Вы молодец, Афанасий Никитич. Сметливы, наблюдательны. Эх, зря талант тратите в своих банях-прачечных. Еще кто-нибудь кроме Штирнера у вас на заметке имеется?
— А как же. — Петренко огляделся. — Только лучше не здесь. Вон уже, косятся… Будут говорить, что я наушничаю. Знаете что? Пойдемте ко мне. Бросьте вы эту яичницу, она на прогорклом масле пожарена. У меня снедь домашняя, деревенская. И настоечка на коньяке — под хороший разговор.
— На коньяке? — с интересом переспросил подпоручик. — А вам на службу разве не надо?
— Я птаха вольная. — Афанасий Никитич подмигнул. — Может, я поехал полковые бани инспектировать? Поди меня проверь. Ну что, переместимся в приватную обстановку?
— С удовольствием. Только навещу некое место…
В умывальной Романов крепко взял Калинкина за локоть.
