Что скажешь? Нечего сказать. Железная логика.
— Делаем вывод: необходимо найти вот эту барышню… — Ткнул пальцем в левую девицу. — Некая Марианна Лёхина. Полагаю, что к этим двум смертям она имеет непосредственное отношение.
Мы с Лебедевым опять переглянулись, он подмигивает: не тушуйтесь. Что поделать, иду в атаку:
— Откуда известно имя?
— Это не имеет отношения к делу, — зло так буркнул начальник мой. — Точно известно, как ее зовут, но мы не имеем ни малейшего представления, где она сейчас находится.
— А регистрация? Найдем в два счета.
— Не тратьте время, ротмистр.
Приказ есть приказ. Не тратить — так не будем тратить. Только вижу, что начальник пребывает в тяжких муках. Но виду не подает.
— Лёхина очень опасна, — говорит. И вроде как сам в это не верит. Словно его заставляет что-то. Даже Лебедев это почувствовал:
— Эта хрупкая барышня — коварный отравитель?
— Она уже убила зверским образом… Одного… Мужчину… Не здесь… Не в Петербурге…
Нет, Николай, не умеет наш дорогой Ванзаров друзьям врать, как ни старается. Только разозлился:
— Не надо лишних вопросов! Она действительно способна на все. И нечего на меня так смотреть, ротмистр. Я вам не жениться приказываю. Найдем Лёхину — найдем убийцу обоих. И быть может, предотвратим другие…
Лебедев хотел было разрядить обстановку, полез за портсигаром. Но Ванзаров так на него взглянул, что и охота пропала.
— Кажется, здесь я совершенно бесполезен, — говорит. — Подвернется еще труп — зовите!
— Простите, господа, что-то я не выспался, — совсем уж Ванзаров наш скис.
Аполлон Григорьевич походный чемоданчик показывает:
— Может, коньячку?
— Благодарю, не до того. Мы с ротмистром сейчас филеров навестим.
— Раз никто не хочет треснуть, пойду поковыряюсь в барышне. Может, что найду.
Опять меня нелегкая за язык дернула. Спрашиваю:
— Сома — это что за штука такая?
Лебедев так удивился, будто мне мудреные слова знать не положено. Обидно, честное слово. Вцепился, «что вы сказали» да «как вы сказали». Докладываю как есть: барышня все поминала какую-то сому, «сладостная», «медоточивая». Вроде знакомое, а вспомнить не могу.
— Это она в бреду говорила? — спрашивает.
— Так точно, в бреду…
— Много разных интересных фактов про это слово сообщила, — говорит Ванзаров. — Что это вас так заинтересовало? — говорит Ванзаров. — Или забыли греческий язык?
Лебедев на колкость внимания не обратил, подбородок идеально выскобленный почесал и говорит:
— Бедняжка упоминала, что профессор Окунёв изобрел некий состав. Так?
Ванзаров ему:
— И что с того? Она плохо понимала, что говорит.
— И все-таки упомянула сому.
— Если вам так угодно…
— Я навел справки, — говорит Лебедев. — О профессоре Окунёве. И вот что любопытно: у него репутация безумного скандалиста и фантазера. Все Фаусту пытается уподобиться.
— И что такого? — Ванзаров ему. — Это каждый студент знает.
— В научных кругах ходит слух, что изобрел эликсир каких-то забытых богов. Только все это непроверенные слухи были. Но если их соединить с сомой… В таком случае, господа, кажется, нас ждет сюрприз.
— Считаете, их мало на сегодня?
— От такого не отказываются, — Лебедев ему с напором. — Не все вам, друг мой, теории придумывать, иногда и мне хочется. Теория прямо-таки блестящая!
Папка № 16
Директор Лунц спускается в операционный зал в сопровождении Зандберга, подходит к стойке:
— Добрый день, сударыня, это вы желаете получить по чеку?
— Можем это обсудить где-нибудь приватно?
— Прошу в мой кабинет.
Лунц поднимается за нежданной гостьей и не может отвести взгляд от упругой спины. Они проходят в кабинет. Лунц спрашивает, чем угостить. Дама желает чаю. Приносят чай на большом серебряном подносе, Максим Львович уже хочет начать приятную беседу, но его вызывают для решения срочного вопроса. Лунц скидывает с себя обузу и возвращается к гостье. Она пьет чай. Директор тоже делает большой глоток и спрашивает:
— Желаете получить всю сумму по чеку?
— Окажите эту маленькую любезность…
Движения губ под вуалью слабо различимы. С Лунцем что-то происходит. Скучному финансисту кажется, что с небес спустилось нездешнее существо, ангел, обещающий неземное блаженство. Лунц ощущает прилив сил и забытых желаний.
— Сударыня, мы войдем в ваше положение, — нежданно для себя говорит он. — Извольте подождать…
Приняв чек, он лично отправляется в кассу и отдает распоряжение собрать требуемую сумму. Пока кассиры готовят деньги, бегают из хранилища и обратно, складывают пачки по тысяче из червонцев, других нет, а Лунц, забыв обязанности, любезничает с незнакомкой. Женщина кажется божественно умной и тонкой, он не встречал подобного совершенства. Служащие банка наблюдают за поведением всегда сдержанного и осторожного начальника в недоумении. Директор заливается соловьем, дама отвечает односложными репликами. Позабытый Зандберг с тихим обожанием созерцает богиню.
Когда все пятьдесят тысяч собраны, очарованный Лунц приказывает найти какую-нибудь тару. Кассиры упаковывают стопки банкнот в шляпную коробку, разысканную в кладовке. Лунц провожает ангела до выхода, у самых дверей страстно целует ручку. Он просит не забывать их, приходить еще и даже шепчет о свидании. На все его пылкости дама благосклонно кивает, но отвечает невнятно.
Вернувшись в кабинет, Максим Львович внезапно осознает, что не видел лица странной барышни. Более того: не спросил, как ее зовут и каким образом к ней попал чек на огромную сумму.
Дурман улетучился. Директор вспоминает, что вытворял при сотрудниках. Ему становится дурно. Дрожащими руками Лунц наливает стакан воды, осушает залпом. Следует немедленно просчитать ситуацию. Незнакомке выдано пятьдесят тысяч без всякой проверки чека. В случае разбирательства — его проступок только в том, что наличные выданы сразу. Чек от уважаемого Эдуарда Севиера, родного брата председателя ревизионной комиссии их банка. Значит, можно сослаться на желание оказать услугу родственнику.
Лунц немного успокаивается: большого проступка с его стороны нет. И все-таки он снимает телефонный рожок, крутит ручку вызова и диктует барышне домашний номер Роберта Севиера.
Отвечает сам финансист. Максим Львович справляется о здоровье детей и супруги. Севиер сухо благодарит. Продолжая светское вступление, Лунц спрашивает, как поживает его брат Эдуард.
Роберт Севиер, подданный английской короны и влиятельный петербургский финансист, отвечает без эмоций, как полагается истинному джентльмену:
