— Но как же…
— Да вот так! — обрывает Ванзаров. — Мы ничего не знаем наверняка. Даже как их зовут не знаем. Ваша Ласка на самом деле не Елена Медоварова, а Ника Полонская. Хотя и это, скорее всего, выдуманное имя.
— Как узнали?
— Неважно. Поверьте на слово. Мы не знаем, какое они имеют отношение к Окунёву. И вообще ничего не знаем. Даже не знаем, как они могли узнать номер моего домашнего телефона.
Я насторожился:
— Они вам звонили?
— Я вам этого не говорил! — Ванзаров заявляет. А сам уже злится.
Я-то его как облупленного знаю, насквозь вижу. А все потому, что не клеится у начальника моего расследование. Рассыпается.
— Что вы скажете на это? — продолжает и берет записку: — «Изымаются два чемодана дорожных по распоряжению главного сыщика сыскной полиции Ванзарова», и затейливая подпись. К чему эти игры?
— Не могу знать, — говорю.
— В том-то и дело… А вы: стиль, вуаль.
— Прошу простить, ошибся…
— Не берите в голову, ротмистр.
Начальник мой строгий, но отходчивый. Что приятно.
— Про барышень с фамилией Окунёва узнали? — продолжает.
— Так точно.
— И ни одна не имеет отношения к профессору?
Что тут скажешь? Наверняка знал заранее. Или поразительная догадливость. Как он умеет? Ума не приложу. Ну, не об этом речь. Вижу, задумался крепко. Выждал, сколько могу, спрашиваю:
— Что делать с Курочкиным?
Он очнулся и говорит:
— Будем доверять Афанасию, как и прежде.
— За такую халатность в военное время его бы судом армейского трибунала…
— Мечислав Николаевич, среди наказаний нельзя выбирать между расстрелом и немедленным расстрелом. Так всех агентов перепугаете. Наказывать опытного сотрудника из-за одной промашки недопустимо. Ошибиться может каждый. Важно, чтобы человек осознал и не повторял ошибку.
Не мог я согласиться, не мог, и все. За проступок по службе должно следовать неотвратимое наказание. А все эти либеральные методы не одобряю. Но не станешь же с начальником спорить. Ему виднее.
— С дамой все ясно, упустили. Что с квартирой?
Принялся описывать обыск в пятом номере меблированных комнат «Сан-Ремо».
Портье провел на второй этаж. Курочкин, конечно, сзади плелся как побитая собачонка. Только мне от этого не легче. Открыли номер. В большой комнате, что гостиной считалась, витал странный запах. И в спальне. В ванной комнате он тоже ощущался, но там перебивало духами и ароматным мылом. Начали мы обыск, обшарили каждый клочок мебели, каждую щелочку, каждый уголок. У меня сложилось мнение, что жилище покидали в большой спешке. Повсюду разбросаны шпильки, заколки, платочки, чулки и даже пуговицы. Платяной шкаф распахнут, вешалки раскиданы. На кровати беспорядок, простыни и одеяла скомканы, ковер задран. Но вот так, чтобы какая вещь указала на личность, — ничего.
Портье как разгром увидел, побежал за хозяином. Вчера вечером, когда постоялица покидала номер, коридорный поленился проследить, все ли в порядке. Теперь будут расхлебывать.
Все, что агенты на стол складывали, я осматривал. Ничего особенного не попалось: бутылки из-под ликера и шампанского, хрустальные бокалы, парфюмерные скляночки. Один агент отодвинул диван и нашел за ним пустой пузырек, в каких аптечные микстуры хранят. Другой нашли под ванной. Запах от них мерзкий, как от лекарства. Приказал, чтобы Лебедеву доставили на осмотр. На этом все.
— Сому нашли? — спрашивает Ванзаров.
— Никак нет, — отвечаю.
— На стенах или на полу знак пентакля имелся?
— Не было такого… Сделал все, что мог. Оставил двух агентов в засаде.
— Верное решение. Пусть берут всех, кто в номер сунется. Сначала поймаем, а потом будем выяснять, кто таков. Больше ничего интересного?
— Ничего, — говорю. — Кто-то ошибся номером, но это не в счет.
У Ванзарова усы приподнялись, так ему интересно стало.
— Могу знать подробности?
— Во время обыска дверь не закрывали, полюбопытствовал какой-то юноша.
— Какой? Сколько лет? Как выглядел?
— Среднего роста, лицо чистое, модные усики. Одет дорого: пальто с меховым воротником, цилиндр, заколка на галстуке с брильянтом. На вид лет двадцать, может, двадцать два. Заглянул, удивился, спросил: «Здесь ли живут купцы Полонские?» Я говорю: «Вы ошиблись номером». Он поклонился и ушел. Надо было задержать?
— Теперь поздно об этом думать, — говорит Ванзаров. — Давно не верю в совпадения. А в таких делах — особенно. Не переживайте, ротмистр, попробуем найти этих загадочных дам. Будем надеяться, что филеры адрес не перепутали.
— Подмогу собрать?
— Нет времени. На месте разберемся… Надеюсь, хоть в этот раз не опоздаем.
Папка № 24
Софья Петровна вышла из дому в скверном расположении духа. Мало того, что кузен потребовал не покидать дом, так еще и с Глафирой неприятности. Сегодня с утра произошла возмутительная история. Глафира заявила, что цены растут, денег не хватает, и потребовала на недельные расходы десять рублей сверху. Софья Петровна возмутилась и вспылила. В ответ Глафира молча легла на свой сундук и повернулась спиной. Софья Петровна заявила, что отныне она сама будет ходить за покупками и покажет прислуге, как надо экономить деньги.
Честно говоря, Софья Петровна имела смутное представление о том, где лучше покупать продукты. В родной Казани дальше модистки она не бывала, в столице посещала шляпные салоны, кондитерские и ателье модного платья и, откуда берутся припасы в доме, имела смутное представление. От Глафиры она слышала, что лучше всего покупать на Сенном рынке. Но идти туда воспитанной даме показалось неприличным. К тому же Софья Петровна помнила многочисленные истории няньки о том, как на рынке то ограбили, то обчистили, то обвесили. Поэтому решила зайти в какой-нибудь крупный магазин, где наверняка дешево, а приказчики предупредительны.
Софья Петровна вспомнила, что, гуляя с дочками, замечала на Большой Морской улице вывеску магазина «О’Гурме», до которого не более десяти минут пешком.
Заветную дверь мясной империи купцов Рогушиных Софья Петровна открыла в полной уверенности, что утрет Глафире нос.
В магазине «О’Гурме» все было рассчитано на глубокое изумление. В зеркальном потолке отражались тушки отборных индюков и каплунов, разложенные на мраморных прилавках. С крюков свисали парная телятина и баранина, обрубки шей венчали искусно вырезанные бумажные короны. Мелкая дичь хранилась в плетеных корзинах. Между прилавками поднимались мохнатые пальмы. Магазин сиял, как дворец, в котором царили приказчики в фартуках крахмальной свежести.
К Софье Петровне подскочил один такой, в белой косоворотке и новенькой фуражке. Вежливо поклонившись, спросил, что угодно. В этот миг Софья Петровна поняла, что не имеет малейшего представления о том, что же ей угодно. Чтобы скрыть неловкость, она попросила показать что-нибудь для семейного обеда.
