— Попались, поджигатели!
Командир мой усмехается, руки приподнял и говорит:
— Наконец-то Андрей Игнатьевич пожаловал. А мы уж четверть часа палим, а вас все нет и нет. Непорядок.
Околоточный — фамилия у него Заблоцкий — наган еще держит, присмотрелся и говорит в сомнении:
— Родион Георгиевич, никак вы?
— И Джуранский со мной. Как же без него.
Заблоцкий оружие убрал, извиняется, честь отдает. Ванзаров с ним за руку поздоровался, городовых приветствует. Те заулыбались, узнали знаменитость. Мне околоточный только кивнул. Не может забыть, как прошлым летом я его чихвостил, когда расследовал «утопление от несчастной любви» студента Горного института. Ну, ничего, мне не привыкать.
Ванзаров спрашивает:
— Почему приняли нас за поджигателей?
— Вертелись тут у дачи какие-то личности, — Заблоцкий говорит.
— Наверное, наши филеры.
— Нет, филеров постовой признал. Нынче постовой прибегает, говорит: «Стреляют», а где — не понять. Тут извозчик городской удирает, остановили его, он говорит: «Привез на зеленую дачу двух господ, велели ждать. Как стрельба началась, так и драпанул от греха подальше». Я сразу смекнул, что к профессору опять полезли.
— Что значит «опять»?
— Повадился кто-то на этой даче шалить. Уж дважды гоняли.
— Когда это случилось?
— Значит, вчера и третьего дня…
— Приметы запомнили?
Околоточный оборачивается к пожилому городовому:
— Медведев, ты гонял? Докладывай.
Вижу, Медведев смущается перед знаменитостью, портупею поправил и говорит:
— Вашбродь, так докладывать нечего…
Заблоцкий насупился: безобразие, при таком госте подчиненные его позорят.
— То есть как «нечего»? — рычит. — Да ты знаешь, кто перед тобой? Сам чиновник для особых поручений от сыскной полиции!
Городовой, бедолага, смутился окончательно:
— Темно уже было, почитай, сумерки… Я обход делал, вижу, по заднему двору кто-то пробирается…
— Мужчина или женщина? — Ванзаров спрашивает.
— Не понять, может, и баба… — городовой задумался. — А может, и нет.
Околоточный только развел руками:
— Вот так и работаем! Не взыщите.
Ванзаров его по плечу похлопал и говорит:
— Не только вы подозреваемых упустили.
— Это в них вы стреляли? — спрашивает Заблоцкий.
— Стрелял не я, а ротмистр. Что же касается цели, то могу сказать, что она спешно удалилась на санях. Кто-нибудь видел розвальни?
Городовые мнутся, все ясно: и не смотрели даже.
Заблоцкий вежливо кашлянул и говорит:
— Я, конечно, понимаю, у вас сыск, но не подаст ли профессор жалобу?
— Если подаст, знаете, на кого ее перевести. Отказываться не будем. Для сведения: мы с ротмистром расследуем двойное убийство, к которому, возможно, причастен профессор. В дом проникли потому, что непосредственно преследовали подозреваемого. Это вам для отчета. Не стесняйтесь.
— Благодарю, Родион Георгиевич.
— От себя, Андрей Игнатьевич, прошу обратить на эту дачу особое внимание: не исключено, что ее попытаются поджечь еще раз. Понимаю, что особый пост выставить не сможете. Но постарайтесь задерживать любого, кто будет пытаться попасть сюда. Особенно женщин. Проинструктируйте ваших людей, что женщины эти крайне опасны. Я бы сказал — смертельно. Шутить и миндальничать с ними не рекомендую.
— Благодарю за сведения.
— Как сцапаете, телефонируйте мне в управление. Прибуду я или ротмистр. Жалоб не бойтесь.
Мы уже к выходу двинулись, как вдруг городовой Медведев спрашивает у околоточного разрешения обратиться к господину из сыскной. Заблоцкий нахмурился, но делать нечего.
Медведев говорит:
— Приказали задерживать всех… А как быть с вашими сотрудниками?
Заблоцкий как рявкнет:
— Что ты мелешь, Медведев?
Ванзаров попросил не горячиться, а доложить подробности.
— Вчера это было, часу в третьем дня… — отвечает Медведев. — Подъезжают, значит, сани, а в них барышня. Я, конечно, подошел, спрашиваю, кем будете, что делаете. Она посмотрела и говорит: «Служу агентом в сыскной полиции, у меня секретное задание».
— Как выглядела дама?
— Не могу знать, у ней на лице вуаль черная насунута.
— Не спросили, у кого служит в сыскной?
— А как же, спросил…
— И она ответил, что служит секретным агентом у меня, — сказал Ванзаров. — Видите, ротмистр, какая умница нам попалась.
Городовой вздохнул печально и спрашивает.
— Вашбродь, так что с нею делать?
— Медведев, никакой пощады моим сотрудникам. Крутите и сразу ко мне. Только смотрите, чтобы она вас не прикончила. Вообще с женщинами надо быть начеку, а с этой — особенно.
Так-то вот на дачу съездили.
Легенда о Посланнике
Дама в вуали задержалась на углу Малого проспекта и 7-й линии Васильевского острова. Она поправила сбившуюся накидку, всматриваясь в витрину кондитерской лавки, расправила складки и привела в порядок меховую опушку. В вечерних сумерках прохожие прятались по подъездам от наседавшего мороза. Вдали мерзли трое городовых.
Постояв еще, изучая витрину, а заодно осматривая улицу в отражении, она двинулась по заснеженному тротуару и неторопливо дошла до неприметной подворотни. У нее за спиной раздался сухой кашель. Дама резво обернулась. Старичок в драном зипуне, сильно горбясь, поклонился и, сняв с седой головы ермолку, промолвил:
— Подай на хлеб, матушка.
С виду — один из странников, что ходят по монастырям и живут на то, что бог пошлет. Таких было много во всех городах России. Но только не в столице. Беспаспортных бродяг задерживали на заставах, держали в арестантском доме, при случае воспитывали ударами розог и высылали из Петербурга. Ловили не всех. Нищие толклись на папертях храмов или у ночлежек. Но просить на хлеб у доходного дома не каждый осмелится.
С виду — классический «калика перехожий»: курчавая нечесаная бороденка, давно не стриженные космы, котомка за плечами. Только личико узкое и тонкое да глаза смотрели молодо и дерзко.
— Поди-поди, нету… — ответила она.
Старичок нахлобучил ермолку и горестно вздохнул.
— Не дашь, значит, на хлебушек. А чайком с сахарком не угостишь? — сказал он и назвал ее по имени и фамилии.
Барышня оторопела:
— Откуда ты…
