— Да подождите, Аполлон Григорьевич, что случилось?
— Некогда, надо поспешить, — говорю. — Что у вас с головой: от мыслей умных лопается или стулом кто заехал?
— И как только догадались, — отвечает. — Пустите, никуда я не поеду, дел полно.
— Нет уж, я столько времени потратил. Поедете как миленький.
Тут Джуранский появился. Тоже словно пыльным мешком ударенный. Все они тут, в сыскной, слегка не в себе.
Ванзаров орет:
— Ротмистр, остановите этого медведя!
Куда там! Наш Железный Ротмистр только посторонился от греха подальше. Знает, с кем не надо лишний раз связываться. А его начальник пойманный еще трепыхается и мелко так со мной торговаться пробует:
— У Джуранского кое-что для вас есть, любопытное. Нашли на даче профессора. Хотите взглянуть?
— Отведу вас к уникальному специалисту, а потом уже займусь уликой.
— Еще один знаток сомы?
— Лучше, несравнимо лучше! — говорю.
Ванзаров в перила вцепился и заявляет:
— Как хотите, с места не двинусь! Что это такое — хватают, толкают, тащат. Я, конечно, дружески к вам отношусь, но надо и меру знать! Объяснитесь, в чем дело?
— Ну Ванзаров, ну душечка. Если бы я стал вас уговаривать да объяснять, мы бы еще час препирались. А так — два шага пройти. От Офицерской до Большой Матросской за пять минут дойдем.
— Зачем и куда?
— Рядом тут. Сразу за Мариинским театром. В нашем распоряжении час. Он уедет — и тогда все!
— Кто уедет? — спрашивает, а сам уже усы навострил.
— Вам сказочно повезло. В Петербург из Варшавы буквально на три дня приехал доктор Цвет. Я узнал об этом случайно, увиделся с ним утром и договорился, что перед поездом он уделит нам несколько минут.
Не понимает ведь, какое ему редчайшее счастье подвалило. Цвет изобрел метод хроматографии, которым я воспользовался, когда определял состав смеси из желудка Наливайного. Кто-то скажет: чем может помочь следствию кабинетный ученый-ботаник? Так вот отвечу вам, Николя: Михаил Семенович уникальный ученый и человек редчайшей скромности. Вы только представьте: родился в Асти, наполовину русский, наполовину итальянец. Блестяще окончил в двадцать один год Женевский университет, в двадцать пять защитил диссертацию, получил степень доктора естественных наук. В Европе его ждала блестящая научная карьера. А он решает уехать в Россию, вернуться на родину предков, так сказать. Было ему тогда тридцать два года.
И как его встретили? Конечно, как обычно. Диплом и степень Женевского университета у нас, видите ли, не признаются, да! Гениальный ученый не может найти работу. Хорошо, его заметил Лесгафт и пригласил в свою лабораторию. Там Михаил Семенович и трудился, пока самого Лесгафта не сослали в Финляндию. После чего Цвету опять пришлось искать себе место. Защитил диссертацию в Казанском университете и получил место преподавателя биологии в Варшавском. И это один из лучших умов Европы, открывший величайший научный метод хроматографии! Ученый, опередивший свое время на десятилетия, не может получить в Петербурге место ассистента. Полный бред!
В общем, просветил Ванзарова, какое счастье ему привалило, а он и говорит:
— Доктор Цвет прочитает лекцию о хроматографии? Или покажет, как набивать мелом пробирку?
Тут уж я обиделся по-настоящему:
— Утром он сделал анализ остатков жидкости во флакончике, — говорю. — Вас ждет приятное открытие.
Короче говоря, дошли быстро.
Отворил худощавый господин в поношенном сюртуке. Я первым прошел, поздоровался с хозяином квартиры и представил господина, топтавшегося у порога:
— Знакомьтесь, коллега! Специалист прекрасный, но характер — отвратительный!
— Очень приятно познакомиться…
Доктор Женевского университета говорил печальным голосом с застенчивой интонацией, как будто извиняясь за то, что доставил хлопоты. Тонкие пальцы болезненно вздрогнули от прикосновения холодной руки. От Михаила Семеновича исходили невидимые токи истинного благородства. Подобное, знаете ли, нельзя получить с чином или орденом. Оно рождается с человеком, как дар. И называется природной интеллигентностью.
Высокий лоб с зачесанными назад густыми темными волосами, курносый нос, окладистая бородка, прикрывавшая острый подбородок. В темных глазах — необъяснимая грусть. Взрослый мужчина — как беззащитный ребенок. Невозможно не проникнуться безграничным доверием к странному человеку, посвятившему жизнь растениям.
Михаил Семенович предложил пройти в маленькую гостиную.
— Простите, господа, у меня и чая нет, — виновато улыбается. — Приехал в Петербург отдать долг за трехлетнее проживание, все денег не мог подкопить. Домовладелец благородно позволил мне остановиться в пустой квартире, а то гостиницы в столице дороги.
Говорил доктор Цвет с одышкой: верный признак больного сердца.
После обмена приветствиями Ванзаров вежливо говорит:
— Мне бы не хотелось отнимать у вас время. Что вам удалось обнаружить?
Цвет на краешек стула сел, одна на другую ладошки сложил:
— Мне по старой памяти разрешили провести анализы в Биологической лаборатории, тут недалеко, на Офицерской. Так что могу в основном подтвердить выводы Аполлона Григорьевича. В жидкости содержатся вытяжки конопли, мухоморов, а также коровья моча. К сожалению, не удалось полностью разложить состав. В него входит несколько компонентов, мне неизвестных.
Вижу, сейчас меня живьем съедят. И откуда такие вредные личности берутся? Говорю:
— Михаил Семенович, не скромничайте, а то кое-кто меня взглядом сейчас до кишок прожжет. Рассказывайте о найденных алкалоидах. Для кое-кого напоминаю: алкалоиды — это яды растительного происхождения.
— Совершенно верно, коллега, — Цвет кивает. — Именно к алкалоидам относятся обнаруженный мною эрготамин и сфацелиновая кислота.
— Что это такое? — Ванзаров спрашивает.
— В состав смеси входит спорынья…
Ванзаров когда-то рассказывал мне о своей юности и визитах к бабушке в имение. Было ему лет пятнадцать. Как-то раз великолепным летним днем, выйдя в поле, в котором уже колосилась рожь, Родион сорвал полный стебель и заметил среди наливавшихся зерен черные закорючки, похожие на засохших червячков. Они торчали между зерновых коробочек, как рога, проросшие из колоса. Родион выдрал один из них и понюхал: запах был странный, как от сырого гриба. Ему захотелось попробовать на вкус, но деревенский мальчишка выбил из рук, сказав, что это — спорынья. Скрючит так, что погибель. Наверняка сейчас он вспомнил историю детства.
— Значит, спорынья? — спрашивает.
— Да, паразитный грибок Claviceps purpurea Tulasne из отдела сумчатых Ascomyceteae и группы Pyrenomyceteae, — отвечает Цвет. — Спорынья — довольно странный и не до конца изученный представитель грибного мира. Целительные свойства спорыньи давно известны, препараты на ее основе применяют для облегчения и ускорения родов. В продаже можно найти водный экстракт спорыньи «эрготин Бонжана», который используется при мигренях. Его отпускают в любой аптеке. Но если спорынью принимать в большом количестве, наступят необратимые последствия.
