Ровно через четверть часа мы вошли в полицейский дом на Офицерской улице. Первое, что я увидел в кабинете, — щуплое существо, болезненного вида, волосы в беспорядке, как и одежда, теплый жакет расстегнут, но не снят. По всем признакам, барышня здесь недавно. Допрашивать ее не посмели. Хотя достаточных мер безопасности не принято: вместо усиленного конвоя агентов — ротмистр сыска, известный своим фатальным неумением стрелять. Господина Ванзарова и Лебедева в экстремальной ситуации в расчет брать не приходилось. Тем более криминалист озабочен смешиванием порошков, а не обеспечением безопасности.
Мои люди взяли ее в плотную опеку, оттеснив ротмистра. Джуранский всем своим видом показал, как оскорблен, но это меня беспокоило в наименьшей степени. Куда больше меня занимало то, что происходит с задержанной. Ошибки быть не могло: передо мной агент Совка. Однако ее физические данные вызывали вопросы. Я отказывался понимать, как она могла справиться со Жбачинским — крупным и сильным мужчиной. В его отчетах указывалось, что агент Совка, не обладая физической силой, умеет вести психологическую игру. Но чтобы реальность настолько расходилась с представлениями… Я надеялся, что впереди достаточно времени, чтобы узнать все ее таланты.
Я попросил удалиться посторонних, то есть ротмистра с Лебедевым, что они и исполнили. Ванзаров сам предложил кабинет в мое распоряжение, но ему я приказал остаться. В первую очередь меня интересовало, что происходит с задержанной.
— Сильное наркотическое опьянение, — ответил Ванзаров.
Я спросил, где удалось ее разыскать.
— В «Черной Башне».
Это странное название мне ни о чем не говорило. Какой-то театр-варьете?
— Модный салон курения опия некоего Ивана Богородова на Седьмой линии.
Мне не терпелось узнать, что она там делала.
— Хотела купить опий. Но у хозяина кончился запас. Госпожа Лёхина отправилась в аптеку Пеля за морфием. Благодаря ротмистру Джуранскому подозреваемая была задержана в вагоне конки.
Я потребовал объяснить, как удалось выйти на нашего агента.
— Расследуя смерть господина Наливайного, мы вышли на некоего профессора Окунёва, в кружок которого входила госпожа Лёхина.
Это была правда. Ванзаров конечно, не знал, что Жбачинский направил Совку заниматься профессором.
— Профессор изобрел наркотический состав, который вызывал сильную зависимость. Очевидно, Лёхина поссорилась с Окунёвым, и он отказался дать ей снадобье. Дом профессора находился под неусыпным наблюдением моих филеров. Лёхина там не появлялась. Логично предположить, что ей требовалось чем-то заменить снадобье. Опий подходил как нельзя лучше. Осталось установить, где можно сравнительно легко раздобыть его.
Сведения казались логичными. Упрекнуть Ванзарова в нечестности пока не было причин. Я сделал вид, что поверил всему, и спросил, что за состав изобрел Окунёв.
— Одурманивающая мешанина из трав. Профессору нужно было чем-то успокаивать нервы, вот он и ставил эксперименты. Очевидно, один оказался удачным. Пока мы еще не установили его причастность к смерти господина Наливайного, поэтому не имели формального повода задавать вопросы.
Было в этом что-то мутное, словно Ванзаров не врал, но и всей правды не говорил. Для меня было достаточно, что Жбачинский направил к Окунёву молодого агента. Значит, он что-то подозревал. Как видно, долго и много придется нам выяснять. На всякий случай я спросил, сняли ли с задержанной показания.
— Как можно, Николай Александрович, — обиженно ответил Ванзаров. — Дама в таком состоянии… Я не имею привычки нарушать приказы. Вот ее вещи… Господин Лебедев приводил барышню в чувство, а ротмистр обеспечил повышенные меры безопасности. В соответствии с вашими инструкциями.
Как все-таки наивны эти сыскные! Безопасность они обеспечивали! Хорошо, что живы остались. Только и умеют, что розыском заниматься. Никакой осторожности. Я спросил, оказала ли она сопротивление при задержании.
— Госпожа Лёхина не в состоянии была сидеть. Лебедеву пришлось оказать первую помощь прямо на месте. А здесь отпаивать порошками.
При приеме опия такое состояние возможно. Я сел рядом с агентом и посмотрел ей в лицо. Она с трудом подняла на меня взгляд. Взгляд ее был мутным и расплывчатым. Я спросил, знает ли она меня.
— Не имею чести…
Барышня еле ворочала языком.
Я спросил:
— Вы отрицаете, что вас зовут Марианна Петровна Лёхина?
— Нет, не отрицаю, это я… — ответила она.
— Вы проживали в Коломенской части на Садовой улице в доме № **?
— Да, проживала… Когда-то…
— Вы агент Особого отдела Департамента полиции по кличке Совка?
— Не понимаю, о чем вы говорите…
Молодец, усвоила урок Жбачинского: агент Особого отдела ни при каких обстоятельствах не должен признаться. В чем угодно, но только не в причастности к нашей службе.
— Зачем вы убили своего связника?
— Не понимаю, о чем вы говорите…
Крепкий орешек. Разговор будет трудный, если не сказать жесткий. Такие вот хрупкие на вид оказываются порой крайне упрямы. Я был уверен, что в руках моих специалистов долго запираться никакой упрямец не сможет. Вернее — не выдержит. Пора забирать. Я спросил, сможет ли она передвигаться сама.
— Она не сможет идти, — за нее ответил Ванзаров. — Ротмистр нес ее на руках.
Я дал знак. Агенты подхватили Лёхину под мышки. Она повисла у них на руках, словно безжизненная кукла. Голова болталась, как неживая. Видимо, придется нести. А прежде чем допрашивать, привести ее в чувство.
Вдруг она встрепенулась и посмотрела мне прямо в глаза:
— Куда вы меня забираете? В полицию?
Агенты мои проявили недопустимую несдержанность и усмехнулись.
— Вы жандармы? — спрашивает.
Барышня играла хорошо, но явно переигрывала. Такая наивность была чрезмерна.
— Там узнаешь, сволочь, — сказал мой агент и легонько шлепнул ее по щеке. — Узнаешь, как офицеров убивать.
Лёхина попросила ее отпустить, она может стоять. Я разрешил. Агенты ослабили хватку. Барышня качнулась, но удержалась на ногах.
— Думаете, что пытками остановите борьбу народа за свободу? Скоро узнаете, как ошибались, палачи!
— Если желаете произнести зажигательную речь, не будем терять время, — сказал я. — Для таких выступлений у нас имеется прекрасная одиночная камера.
— За все рассчитаешься, обещаю, — добавил мой агент. Извиняло его только одно: они были близкими друзьями со Жбачинским.
Лёхина улыбнулась, глубоко вздохнула и сказала:
— Отмщение близится! Будьте вы прокляты!
Сунув руку под жакет, что-то дернула, раздался глухой хлопок, и она повалилась ничком. Никто из моих людей не успел среагировать. Все произошло так стремительно, переход от бессилия к атаке был столь резок, что мы только наблюдали. Барышня великолепно усыпила нашу бдительность, и вместо живого свидетеля мы получили умирающее тело с кровавым пятном на левой стороне блузки.
