Когда агенты пришли в себя и бросились помогать, было поздно. Прошла судорога, у края губ появилась струйка крови, она затихла, глядя в потолок широко раскрытыми глазами. Агент вынул из ее ладони крохотный дамский браунинг с перламутровой рукояткой. В этом был только один положительный момент: Ванзаров действительно ее не обыскивал. Получилось, что мой приказ меня же и загнал в ловушку.
События развивались стремительно. Как только тело упало на паркет, в кабинет ворвался Джуранский с револьвером на изготовку. Ротмистр был настроен крайне решительно, видимо, сторожил под дверью. Ванзарову пришлось успокоить его окриком. Тут же появился Лебедев, который тоже был недалеко. Он предложил свои услуги, вызвался осмотреть тело, но этого не требовалось. Одолжив у хозяина кабинета ковер, испорченный кровью, агенты завернули тело и вынесли. Оставлять его в сыскной не было никакого смысла.
Я остался сказать Ванзарову пару слов.
Он прекрасно умеет скрывать чувства. Полное равнодушие могло обмануть кого угодно, но только не меня. Я прекрасно знал, что творится у него на душе и как он относится к некоторым нашим методам. В сыске работают люди мягкие и отзывчивые. Они не понимают, что значит вести непрекращающуюся борьбу с врагами режима. Мне искренно не хотелось, чтобы у Ванзарова остался неприятный осадок от всей этой истории. По служебному порядку я всегда мог ему приказать, но личные отношения портить не следовало. Таков мой принцип. И потому я решил приоткрыть ему кое-какие детали.
— Барышня, которую вам наверняка жалко, не совсем та, за кого себя выдавала. Когда мы искали ее, обнаружилось, что в Петербурге она жила по подложным документам. На самом деле она — Раса Гедеминас Адамкуте, единственная дочка богатого виленского помещика Адамкуса, можно сказать, золотая молодежь. Вместо того чтобы радоваться жизни, выйти замуж и продолжать род, Раса связалась с революционным кружком «Саюдис» и стала членом его боевого отряда. На их счету убийство нескольких жандармских офицеров, покушение на градоначальника Вильно и серия ограблений банков. Можно только догадываться, с какой целью она прибыла в столицу.
— Она лично принимала участие в этих акциях? — спросил Ванзаров столь равнодушно, будто я не сообщил ему информацию высшей секретности, а поделился планами на отпуск.
Я сказал, что такой информации у нас нет. Ее связь с боевиками несомненна. Да и смерть Жбачинского на это указывает.
— Позвольте вопрос?
В такой ситуации я счел это допустимым.
— Насколько знаю, агента стараются оградить от случайного разоблачения, поэтому в лицо его знает только офицер-связник. Во всяком случае, такой порядок в Охранном отделении. В вашем ведомстве порядки не менее строгие?
Нельзя было не согласиться.
— Фотография агента хранится личном деле?
— Верно. Агент Совка завербована недавно, и дело на нее Жбачинский завести не успел.
— Как же узнали, что вашего сотрудника убила она?
— В пиджаке Жбачинского находился ее портрет, который прошу вернуть.
Ванзаров отдал мне фотокарточку и спросил:
— Зачем вашему офицеру понадобился снимок, когда он шел на встречу с агентом?
— У него были для этого свои резоны, — ответил я.
— Как же революционерка-боевик смогла проникнуть в ваши ряды?
Вопрос этот выходил за рамки допустимого. Однако он тревожил и меня. Поэтому я счел возможным ответить:
— Она сама предложила свои услуги. У нас это не практикуется. Но, видимо, Жбачинскому она чем-то понравилась. Вы узнали достаточно, и надеюсь, все сказанное останется строго между нами.
Ванзаров обещал. Его слову можно верить, я не сомневался. Но все же обязан был забрать у него все материалы по убийству Наливайного и все, что есть по Окунёву. С невозмутимым видом Ванзаров отдал дело. В папке хранилось лишь несколько листков: заключение экспертизы по вскрытию тела, протоколы пристава и прочие малозначимые бумаги. Я напомнил, что с этого момента любые разыскные мероприятия по Наливайному закончены и ничего из происшедшего не было вовсе. Ванзаров подтвердил это целиком и полностью.
Покидая сыскную полицию, я не мог отделаться от неприятного чувства, будто меня обвели вокруг пальца дважды. Один раз — бойкая девица, второй — господин чиновник для особых поручений. Уж больно покладист и послушен, что с его репутацией и характером никак не вяжется. Но ведь играть с огнем, то есть с нашим отделом, он не рискнет, в уме ему точно не откажешь…
Воспоминания сотрудника петербургской сыскной полиции ротмистра Джуранского Мечислава Николаевича
На что господин Лебедев умеет не вовремя пошутить, так и он сидел мрачный, пальцами по столу постукивал. Командир мой из угла в угол ходит, а из него огненный пар так и бьет. Фигурально выражаясь. Кому непонятно, а я-то его как облупленного знаю. Так вот. Гуляет туда-сюда и молчит себе в усы. Признаться, не выдержал, спрашиваю:
— Что же такое творится, Родион Георгиевич?
Он остановился, смотрит мимо нас и отвечает:
— Это мы с вами, ротмистр, ловим мелкую рыбешку, а господин Макаров защищает основы государства. Барышня оказалась не так проста. Провела многомудрого полковника. И не она одна. Кстати, нам запрещено расследовать смерть Наливайного. Макаров заинтересовался, что же изобрел Окунёв.
— К соме подбирается, — говорит Лебедев. — А как найдет, будет веселье. Помяните мое слово.
— Ни к чему он не подберется, — Ванзаров ему. — Он вообще не представляет, что искать надо. Так, отдельные слухи. Главный, по его мнению, свидетель мертв. Остается только Окунёва пытать.
— С них станется.
— Некогда им на ерунду размениваться, когда кругом такое заваривается.
— Значит, дело закрыто, концы в воду, — говорит Лебедев и сигарку вытаскивает. — Поехали, что ли, к актрискам, развеемся.
— Одно дело закрыто. Но смерть Толоконкиной расследовать никто не запрещал.
Сказал и усами поиграл. Ох и хитер начальник мой. Счастлив служить под его началом. Господин Лебедев сигарку убрал и говорит:
— Что думаете о показаниях Лёхиной, или как там ее на самом деле?
— Для нас она по-прежнему Лёхина, — отвечает Ванзаров. — Думать нечего, все очевидно.
— Она убила обоих? — спрашиваю.
— Нет, Мечислав Николаевич, все сложнее. Она, безусловно, врала. Врала отчаянно и глупо, насколько позволяло ее самочувствие. И не она, конечно, на даче стулом меня угостила и от ваших пуль ушла. Но зерно правды там есть. Его надо только выковырять. И не спутать с шелухой. Чем и займемся. Прошу вас подготовить списки всех сотрудников аптек, обратите внимание на первую женскую аптеку Лесневской.
— Слушаюсь, — говорю. — Филерский пост у профессора держать?
— Снимайте, в нем никакой пользы уже.
