Это был снимок последней победы англичанина на декабрьском турнире: Санже в окружении поклонников. За спиной боксера был виден улыбающийся Окунёв. Выходит, профессор в редкие минуты отдыха посещал спортивные состязания. Рядом с боксером стояла дама, лицо которой было удивительно знакомо, и более того: дама как две капли воды была похожа на Ивана Наливайного.
Появившись как привидение, слуга протянул письмо на серебряном подносе.
— Мистер Санже, уезжая вечером, оставил распоряжение: если с ним что-то случится, передать это письмо вам. Я выполняю волю хозяина, — сказал он, поклонился и хотел выйти. Но Ванзаров его задержал:
— Господин Санже захватил с собой саквояж или портфель?
— Мистер Санже отбыл в обычном вечернем наряде.
— Фрак?
— Именно так.
— У него есть халат белого шелка?
Дворецкий презрительно скривился:
— Мистер Санже не носит халаты белого шелка. Он джентльмен.
— Вы уверены?
— Я лично убрал домашний костюм в шкаф.
Ванзаров больше не задерживал слугу и вскрыл письмо. У Санже был резкий, твердый почерк. Русские буквы он выводил старательно:
«Дорогой господин Ванзаров!
Моя болезнь, вызванная сомой, к сожалению, прогрессирует. Последние часы мне помогало средство Вашего друга, доктора Лебедева, но и его лекарство перестает действовать. Я понимаю, что дни мои сочтены, но так хотелось бы наказать виновника моих страданий. Было бы проще всего, если бы я мог указать Вам адрес, где проживает Елена Медоварова. Но она не дала мне ни одного шанса. Зато вчера вызвала на встречу. Я уже хотел дать Вам знать, но она перехитрила меня: когда я вышел из дома, она уже ждала с извозчиком. Быть может, она что-то подозревает. Мы поехали в какой-то ресторан на краю города, долго кружили, я совсем перестал ориентироваться. Там она взяла отдельный кабинет и стала спрашивать о пентакле. Что было полной неожиданностью. У меня историческое образование, но я не занимался символикой глубоко. Познания мои в этом вопросе поверхностны. О чем я ей и сказал. Она рассмеялась и сказала, что это сущие пустяки. Цель нашей встречи в другом.
Теперь я должен сделать отступление. Сегодня утром мне телефонировал клерк из Петербургского частного коммерческого банка. Он сообщил, что в десять утра к ним пришла некая особа и предъявила чек на всю сумму, хранящуюся на моем счете, т. е. на пятьдесят три тысячи рублей. Клерк решил проверить чек лишь потому, что является поклонником моего боксерского таланта. По его словам, чек настоящий, как и моя подпись. Я попросил клерка задержать выдачу денег до завтрашнего утра. Ради нашей спортивной дружбы он согласился, хотя дама очень настаивала. Когда я спросил, как она выглядит, клерк не смог ее описать: лицо дамы скрывала черная вуаль.
Теперь, господин Ванзаров, должен кое в чем признаться. Во время нашего разговора я постеснялся упомянуть о том, что Елена показала мне не только подписанное мной согласие работать на русскую разведку, но и чек, в котором моей рукой была написана сумма и поставлена личная подпись. Елена обещала, что предъявит этот чек к оплате только в том случае, если я ослушаюсь ее приказаний или сообщу в русскую полицию. Я полагал, что она никогда не пойдет на такую низость. Но, видимо, я ошибся. Елена исполнила свою угрозу. Умоляю Вас, господин Ванзаров, спасти мои деньги, не ради меня, а ради моей семьи, которой должны остаться после меня хотя бы эти крохи.
Чтобы Ваш труд не остался с моей стороны без благодарности, а тем более вся помощь господина Лебедева, хочу предупредить вот о чем. Елена сказала, что в ближайшие дни в столице с ее помощью произойдут события, которые сломают хребет царизма, и начнется такой хаос, после которого страна развалится. Она предложила за солидную сумму раскрыть подробности американскому правительству, чтобы моя страна могла воспользоваться ситуацией для своей выгоды. Я счел такое заявление откровенной провокацией и отказался. Но, зная эту женщину, нельзя быть уверенным, что ей это не под силу. Будьте бдительны и осторожны.
Это письмо я пишу накануне новой встречи с Еленой Медоваровой. Она требует меня на встречу опять, хотя вчера я получил от нее глоток вожделенной сомы. Подозреваю, что она решила от меня отделаться, я ведь слишком много знаю. Но у меня не осталось сил противиться этой женщине. Участь моя решена, я еду. Если со мной что-то случится, умоляю спасти мои деньги ради моей семьи.
С искренним почтением, Дж. Санже. 5 января, около девяти вечера».
Легенда о чашке
Рядом с темной церквушкой остановились сани, из которых выпрыгнула стройная пассажирка, бросила извозчику медяки и направилась к боковому входу в храм, через который ходили служки и священники. Лицо дамы покрывала густая вуаль. Дорога была ей знакома. Она уверенно обходила рытвины и сугробы, ни разу не споткнулась и в полной темноте нашла дверь. Сбив снег с сапожек о каменный порог, она дважды стукнула, подождала и еще раз повторила.
— Кто там? — спросил настороженный голос.
— Откройте, отец Георгий, это Елена, — прошептала дама в дверную створку.
Щелкнул замок. В отблеске света появилась высокая фигура в рясе.
— Матушка, как хорошо, что пришла! Проходи скорее!
Бархатным голосом отец Гапон умел завораживать паству. На еженедельных вечерах с чаем и конфетами, проводимых «Собранием русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», люди с упоением слушали речи молодого и красивого священника. Его глаза горели праведным огнем, слова несли надежду и веру, что беспросветной жизни в нищете и убогости скоро придет конец и настанет время нового мира. Сам Георгий Аполлонович происходил из малороссийской деревеньки, с грехом пополам окончил Полтавскую духовную семинарию и кое-как получил степень кандидата богословия в Духовной академии. Но с народом разговаривать умел.
Дама прошла в натопленную комнатку, служившую столовой, местом отдыха и кабинетом при церкви, остановилась на пороге и трижды перекрестилась на большой киот. Теплилась лампада, и тускло светила керосиновая лампа на столе. Она поклонилась иконам в пояс, подняла вуаль и села напротив господина в поношенном костюме.
— Что, Рутенберг, опять козни строите?
— Давно вас не видел, Медоварова, и, признаться, не хотел видеть. Особенно сейчас, — процедил господин.
Вернулся Гапон, потер руки и улыбнулся.
— Как хорошо, друзья, будем пить чай втроем! — мягко проворковал он.
Рутенберг встал:
— Я, пожалуй, пойду…
— Отчего же, Петр Моисеевич, голубчик? Мы не договорили…
— Извини, батюшка, при этой… особе разговора не будет. Помни, что сказал: или ты пойдешь впереди и поведешь за собой, или мы пойдем без тебя. Так что решайся. Увидимся завтра.
Не простившись, Рутенберг вышел в прихожую. Отец Георгий извинился и побежал запирать. Когда вернулся, дама разлила чай.
