Конечно, отдельные эксцентричные натуры не могут жить без укола морфия. Но это безвредные и ленивые создания, плавающие в собственных снах. Никакой угрозы для общества они не представляют. Тем более что морфий продается в любой аптеке.
— Средство, которое я сегодня изучал, судя по всему, сильнейший растительный наркотик, — тихо проговорил Цвет. — С ним не сравнить ни листья коки, ни высушенный сок мака, называемый «гашиш», ни открытый в Мексике семь лет назад Людвигом Левином особый кактус пейотль.
— А как насчет имбога, коллега? — спросил Лебедев.
— Экстракт этого африканского растения, завезенного в Европу в середине прошлого века, значительно слабее… — вежливо пояснил Михаил Семенович. — Алкалоид из него выделили четыре года назад, а чтобы Tabernanthe iboga подействовала, надо съесть очень много коры.
— Я подозреваю, эта зеленая жидкость даже хуже вещества под названием «героин», синтезированного из морфия одной швейцарской компанией! — решительно добавил Лебедев.
— Господа, но, если вы утверждаете, что это вещество сильнейший наркотик, а не яд, как вас тогда понимать? — Ванзарову надоело играть роль несмышленого ученика. — Что в нем такого опасного?
— Сознание человека, принявшего это наркотическое средство, подвергается решительному изменению, — сказал Цвет.
— Последствия могут быть непредсказуемы, — закончил Лебедев.
Сыщику показалось, что эксперт и ученый заранее отрепетировали каждый свою партию. Но суть дела от этого не менялась. Лебедев, как и обещал, преподнес большую неожиданность.
— В художественной литературе есть два ярких примера регулярного приема наркотиков, — печально произнес доктор. — Проницательный Шерлок Холмс, который, по придумке Конан Дойла, чередовал неделю увлечения кокаином неделей розыска преступников, в некотором роде ваш коллега.
— А другой пример? — сухо поинтересовался Ванзаров, которому давно приелись сравнения с Холмсом.
— Анна Каренина, — напомнил доктор Цвет. — Бедняжка принимала морфин и опиаты, отчего и бросилась под поезд в состоянии помрачения рассудка. Граф Толстой, видимо, хорошо представлял, как это происходит.
— К счастью, наркотическими средствами у нас балуются лишь очень обеспеченные господа и некоторые художественные натуры, — подхватил Лебедев. — Простой люд пользует водочку. Но если и народ начнет употреблять наркотики, мы утонем в море преступлений!
Ванзаров встал и медленно сделал круг по комнате. Родиону Георгиевичу была нужна короткая пауза, чтобы собраться с мыслями.
— А что вы знаете про сому? — спросил он доктора.
— Вы имеете в виду мифическое растение? — Цвет поднял на него печальные глаза. — Видите ли, я ученый и не занимаюсь сказками. Так что для меня «soma» — это лишь греческое слово, обозначающее всю совокупность клеток растения. Извините, если огорчил вас.
— Простите, а как же труд Овсянико-Куликовского? — возмутился Лебедев.
— Я знаю эту книгу, — кивнул Цвет. — Но когда я прочитал на первых страницах, что легендарная сома — растение из рода Asclepias acida, я просто закрыл ее и не стал читать дальше. Филолог мало что понимает в ботанике. К тому же сей господин с восторгом пропагандирует наркотический экстаз как лучшее средство культурного развития общества. Я с ним не могу согласиться.
Ванзаров понял, что спрашивать Цвета про эликсир жизни и философский камень бесполезно. Лебедев, смущенный такой оценкой книги про сому, подал знак: «Нам пора!» Родион Георгиевич вздохнул и протянул доктору руку.
— Спасибо, вы нам очень помогли, — искренне сказал он.
Доктор Цвет неловко поднялся со стула и смущенно улыбнулся.
— Ну что вы, такая мелочь! Если бы я мог провести подробные исследования… Знаете, это действительно очень опасный состав. И хоть мне не удалось определить его до конца, все же скажу: подобный наркотик может вызывать невероятные видения. Но самое главное, он способен полностью подавлять волю человека. Более того, делать его рабом. Понимаете?
— Нет, — честно признался Родион Георгиевич.
Цвет посмотрел на Лебедева.
— Говорите, говорите, коллега! Ванзаров не понимает намеки, он любит полную ясность! — съехидничал эксперт.
— Ну, ведь это очевидно! — удивился доктор Цвет. — Если кто-то использовал в составе препарата спорынью, значит, он, вероятно, пожелает узнать: что выйдет, если дать это вещество большой массе людей. Вы можете представить себе последствия такого эксперимента?
19
В десятом часу вечера, донельзя измотанный Ванзаров, с гудящей больной головой, добрался до дому. Он косолапо преодолевал ступеньки парадной лестницы, ощущая себя Сизифом. И давил на него невидимый камень полной безрезультатности розыска. Уварова и Ланская опережают его везде, все так же оставаясь недосягаемыми. А еще сома! После разговора с умницей Цветом Ванзаров впервые ясно представил себе, что может случиться, если барышни, завладевшие наркотическим средством, решат его использовать.
Отгоняя невеселые мысли, Родион Георгиевич мечтал теперь только об одном: о халате и мягких тапках.
Тяжело дыша, он наконец добрался до лестничной площадки третьего этажа и повернул ручку звонка.
За массивной дверью было тихо. Открывать отцу семейства никто не торопился.
Ванзаров вновь повернул ручку.
Послушно звякнул колокольчик. И все. Ни одного живого звука.
Сердце Родиона Георгиевича на какое-то мгновение замерло.
От внезапно нахлынувшей паники сыщик потерял способность рассуждать и принялся бить в дверь кулаками и кричать, чтобы немедленно открыли, иначе он высадит замок.
Что-то щелкнуло.
— А ну уходи, окаянный! Полицию вызовем, у нас в доме телефон! — визгливо завопила с той стороны Глафира.
— Вы что там заперлись? — прокричал Ванзаров в замочную скважину.
— Это вы, батюшка Родион Георгиевич? — обрадовалась кухарка.
— Я, кто ж еще! Открывай!
Клацнул дверной замок, и в проеме показался силуэт Глафиры.
— Из-за тебя весь дом перепугал… — начал Ванзаров и осекся. Кухарка сжимала в руках топорик, которым она колола дрова для растопки плиты.
Родион Георгиевич быстро запер за собой дверь. Он сразу понял, что случилось что-то неординарное. В другом конце большой прихожей Софья Петровна, зажав рот кружевным платочком, содрогалась от рыданий.
— Софа, что с дочками?! — крикнул перепуганный Ванзаров.
— Спят, голубушки, что им станется! — слезливо пробормотала Глафира. — А вот барыня наша…
Софья Петровна не смогла вымолвить ни слова, захлебываясь рыданиями. Притихшая Глафира сжимала топор и таращилась на хозяина дома, испуганно и покорно, как бы прося защиты.
