Лишь изгнав французов и взвалив на себя бремя государственных забот, дон Иниго понял, перед какой пропастью стоит остров.
При испанской власти высокопоставленные идальго — кто имел желание и способности, конечно — посильно участвовали в управлении колонией. Фуэнтес перед самым французским завоеванием несколько месяцев отвечал за поставки продовольствия в Сантьяго. При французах он добровольно от этой должности устранился. А сейчас, фактически вернувшись к прежним обязанностям и изучив положение дел, пришёл в ужас. Французы умудрились уничтожить всё, до чего дотянулись. Ни дать, ни взять, понимали, что всё равно не удержат остров, и выжимали из него всё подчистую. Что-то было уничтожено в ходе войны. А оставшихся крох не хватит даже на посев. Едва не половина населения Кубы погибла, вымерла от голода и болезней, либо попросту сбежала. Те, кто выжил и остался, злы и голодны. Дон Команданте пока пользуется их безграничным доверием, и люди готовы затянуть пояса, дожидаясь нового урожая. Ну, а если засуха или сильный ураган? Он, конечно, первым делом распорядился восстановить рыбный промысел, но одной рыбой всю Кубу не накормить, да и рыбаков на побережье осталось маловато. А голодные люди очень быстро могут превратиться из ярых приверженцев в озлобленную толпу, жаждущую крови…
— Ты пытаешься думать сразу о многом, дорогой. Постарайся отвлечься — это поможет.
Долорес. Теперь вся Куба знает её как Бесстрашную Долорес: во время штурма Сантьяго, когда у восставших на счету был каждый вооружённый человек, она организовала отряд из крестьянок, жён и дочерей повстанцев. Женщины ворвались в город сразу за передовым отрядом, и стреляли во французов ничуть не хуже своих отцов и мужей. Впрочем, жена народного героя не имела права поступить иначе — как в шутку говорила она сама. Но со времени похода на Гавану что-то в ней переменилось. Долорес стала холоднее, начала понемногу отдаляться от него. Лишь после взятия города дон Иниго понял, в чём дело. Ему нужна была армия, и он произносил пламенные речи в каждом селении, где ещё оставались жители, убеждая их присоединиться к походу. И Долорес не могла не видеть, с каким обожанием смотрели на «народного героя» молодые женщины. Прекрасные сеньориты и сейчас осаждали дона Команданте, тот едва открещивался от их настойчивых визитов беспросветной занятостью. Воспитание не позволяло ей закатывать мужу сцены ревности, но утончённая идальга могла уязвить по-иному. Вот и сейчас в её словах не было того удивительного тепла, которое до сих пор отличало их брак от прочих, заключённых не по любви, а по родительской воле.
Дон Иниго устало посмотрел на жену. Долорес умна: понимая, что не время сейчас расхаживать в дорогих платьях, одевалась как горожанка невысокого достатка. В народе даже ходили слухи, будто она продала свои платья и драгоценности, чтобы закупить продовольствие. Это было правдой лишь отчасти. Наряды и лошадей она действительно продала. Но фамильные драгоценности, доставшиеся ей от матери, не решилась даже заложить. Ибо не надеялась выкупить. Да и кто в разорённом захватчиками и войной городе дал бы за них хорошую цену…
— Лолита, я не знаю, что с нами будет завтра, — признался он. Может быть, искренность вернёт её доверие? — Если мы будем настаивать на независимости Кубы, нам неоткуда ждать помощи.
— Ты не должен отрекаться от своих слов, — Долорес присела на краешек кресла — как раз напротив него. — Говорят, все политики всех времён этим грешили, но именно ты и именно сейчас не должен…
— Тогда мы обречены на голодную смерть.
— Можно обратиться к генералу Сен-Доменга. Если эта сеньора отказала французам в военной помощи против нас, быть может она даст нам необходимое, хотя бы в обмен на французские корабли, что мы захватили в гавани.
— Дорогая, без флота нас сотрут в порошок быстрее, чем мы распухнем от голода, — невесело усмехнулся дон Иниго. — К тому же, как я слышал, эта сеньора ушла со своей эскадрой в открытое море. Не знаю, рискнут ли её губернаторы… Впрочем, стоит попробовать. Спасибо за прекрасную идею, дорогая, ты всегда была умницей.
— Стараюсь тебе помочь, дорогой. — Улыбка, в которой тепла не больше, чем в лунном свете.
Дон Иниго отрешённо смотрел вслед уходившей Долорес, и понимал: чтобы преодолеть расстояние, разделившее их, придётся потратить немало сил и времени. Но зато в конце он будет вознаграждён за терпение.
— Пять кораблей, дон Иниго!
— Французы?
— Как будто нет. Ближе подойдут — разглядим.
— Канониров к пушкам, — скомандовал Фуэнтес. Мало ли кого там принесло? — Командирам собрать отряды в порту.
Хуанито бросился вон из кабинета — передавать приказы дона Команданте. А дон Иниго отправился в крепость. «Пираты? — думал он по пути. — Нет, вряд ли: у нас сейчас попросту нечего брать. Если это только не мясники вроде Олонэ: тот нападал иной раз просто ради сомнительного удовольствия перерезать пару лишних испанских глоток. Впрочем, у нас сейчас в Вест-Индии нет друзей…»
Корабли шли в бейдевинде, при не очень сильном ветре. Так что разглядеть их флаги удалось лишь часа через полтора. Трёхцветные флаги республики Сен-Доменг. Всё-таки пираты. Дон Иниго нахмурился. Но ещё через некоторое время он разглядел смутившие его детали. Лишь один корабль из пяти был боевым фрегатом. Четыре остальных представляли собой неповоротливые, но вместительные торговые галеоны, сидевшие в воде чуть не по самый мидель-дек. То есть, нагруженные под завязку. Лезть с такой флотилией на крепость Гаваны — чистой воды самоубийство. И у фрегата порты закрыты. Последние сомнения полчаса спустя разрешил вымпел, взвившийся на грот-мачте фрегата.
— Парламентёр, — едва слышно проговорил дон Иниго, словно опасаясь спугнуть робкую надежду. — Они намерены вести переговоры.
— Канонирам-то что делать, команданте? — поинтересовался неизменный Хуанито. — А вдруг обман какой.
— Посмотрим, — Фуэнтес сложил подзорную трубу. — На всякий случай пусть канониры держат корабли на прицеле. А мы с тобой пойдём встречать гостей…
…Шлюпка с фрегата причалила в самый полдень. Солнце щедро поливало людей потоками всё пронизывающих лучей, но дон Иниго даже не надел шляпу. Прибытие столь неожиданных гостей волновало его куда сильнее, чем риск напечь голову. Он, ещё ничего не зная о приближении пиратских кораблей, твёрдо решил в ближайшие дни написать Роберу Аллену, главе Торгового совета республики. Сеньора генерал, уезжая, не могла не оставить ему некие распоряжения насчёт внешнеполитических акций. Но пираты опередили события. Неважно, что они там привезли — договор или ультиматум. Фуэнтес знал только одно: если пираты явились что-то требовать, то тогда единственным разумным выходом будет возврат Кубы под власть Испании. Ибо больше никто не сможет их защитить.
— Капитан Жан Ле Гаскон, — представился подозрительно хорошо одетый добрый молодец, первым вылезший из шлюпки на пирс. — Губернатор Тортуги, адмирал Северной эскадры Сен-Доменга.
— Дон Игнасио де Фуэнтес, — испанец был куда скромнее. Но причина этой скромности состояла как раз в том, что официального наименования его должности ещё не придумали. Дон Команданте — почётное прозвище, и только. — Чем обязаны вашему визиту, сеньор адмирал?
