— А ты многого добился. Молодец. Старая семья могла бы тобой гордиться.
— Ты мог бы вернуться, — сказал Роберт. — Уверен, что, став королем, я добился бы для тебя амнистии за убийство Грегора. А уж на роль главы клана Кэмпбеллов ты, всяко, годишься больше, чем я.
— Меня это никогда не привлекало. — отозвался Финлей. — Пусть Финлей Кэмибелл покоится с миром. Все равно этот малый никогда не внушал мне особой симпатии.
— Оказывается, у нас тобой есть кое-что общее, — подхватила Адриенна, и все рассмеялись. — Я так понимаю, Евангелина знает об этом?
— Конечно. Кто, по-твоему, устроил так, чтобы я стал Неизвестным клоном? — Он помахал кожаной маской. — Похоже, я большую часть моей жизни провел, скрываясь то за одной, то за другой чертовой маской. Так что одной больше, одной меньше, разницы никакой. Эта, по крайней мере, символизирует нечто, имеющее значение.
Он улыбнулся Роберту:
— Уверен, вы с Констанцией заведете кучу детишек. Нам нужно восстановить клан.
Финлей снова надел маску и, почтительно поклонившись Роберту уже в качестве Неизвестного клона, покинул помещение. Роберт покачал головой, а Адриенна вернулась в кресло.
— Да, — тяжело обронила она. — Денек-то, похоже, будет еще тот, а? Интересно, кто еще воскреснет?
— Лишь бы не Оуэн Охотник за Смертью, — сказал Роберт. — Вот его воскрешение вызвало бы полную политическую сумятицу.
Он вздохнул и глянул на Бакстера, продолжавшего таращиться на дверь, которую закрыл за собой Финлей.
— Бакстер, дружище, что с тобой? Какой-то ты странный.
— О нет, сэр, со мной ничего. Просто... мне никогда раньше не доводилось встречаться с Финлеем Кэмпбеллом лично. Я был большим его поклонником, когда он сражался на аренах под именем Железного гладиатора. У меня собраны все голографические материалы о его боях, его победы я могу перечислить наизусть. А вот автографа нет: мне так и не хватило смелости его попросить.
— Обязательно возьму у него для тебя автограф, вот только управимся со свадьбой, — пообещал Роберт. — Но о том, где да как ты этот автограф раздобыл, тебе лучше помалкивать. Должен сказать, что когда после «смерти» Финлея появились сообщения о той, другой его жизни, я был весьма удивлен. Мне-то он был известен главным образом как щеголь и светский денди.
— Финлей в роли шафера, — пробормотала Адриен-на. — Вот уж воистину путаница в терминах...
В другой примыкавшей к Палате комнате в одиночестве сидела Констанция Вульф. Весь день вокруг нее суетились люди, занятые ее нарядом, прической и макияжем. В конце концов их голоса стали сливаться для нее в общий гул, а лица потеряли индивидуальные черты. Когда они сделали все, что могли, Констанция отослала всех прочь, чтобы хоть немного побыть одной и поразмыслить.
Сейчас волосы ее были умело зачесаны наверх, на лицо нанесен безупречный макияж, а уж свадебное платье, в котором она, стараясь ничего не нарушить, сидела на стуле с прямой спинкой, по изысканности и великолепию не имело себе равных. Владельцы известнейших модных домов Голгофы готовы были дать руку на отсечение ради чести пошить свадебный наряд для будущей королевы. Но Констанция, презрев все уговоры и посулы, разработала фасон сама. Во-первых, она лучше знала, что ей к лицу, а что нет. А во-вторых, очень хотела почувствовать, что в подготовке столь важного события хоть что-то зависит и от нее самой.
Сейчас, когда все приготовления закончились, Констанция даже не стала смотреться в висевшее на стене зеркало. О том, что она настоящая красавица, ей было известно и без зеркала, но это не успокаивало. В преддверии торжества Констанции Вульф было о чем подумать.
Когда она осталась одна, помещение стало казаться ей гораздо просторнее, а благословенная тишина явилась подлинным бальзамом для ее измотанных нервов. Так или иначе, она была полна решимости появиться на церемонии невозмутимо спокойной. Кто-то из счастливой четы просто обязан был держать себя в руках, а в том, что на подобное способен Роберт, она сильно сомневалась. Он, бедняжка, наверняка мечется туда-сюда по комнате и, чтобы занять руки, без конца перевязывает галстук. Хорошо еще, что ему не нужно приходить в себя после затянувшегося мальчишника: одна лишь мысль о холостяцкой пирушке вызвала резкий протест со стороны организаторов торжеств, и прежде всего со стороны службы безопасности. Впрочем, и приглашать на такую вечеринку было некого: почти все родные Роберта были убиты, а почти все друзья находились... в отсутствии, сражаясь с Врагами Человечества.
На этом месте Констанция нахмурилась и заставила себя не отвлекаться. У нее имелись темы для размышлений, поважнее Робертовых приятелей. Она очень хотела до того, как опустит вуаль и направится к месту проведения обряда, привести в порядок свои мысли. В конце концов ей предстояло оставить прежнюю жизнь позади и начать новую, в которой ей отводилась куда более важная роль и в которую не хотелось брать ничего из прошлого багажа.
Констанция являлась последней в своей некогда великой семье. Первенство клана Вульфов как самого богатого и влиятельного в Империи не подвергалось сомнению. Констанция вступила в эту семью в результате брака, но она всегда гордилась принадлежностью к Вульфам. Увы, ныне это имя ассоциировалось не столько со славой, сколько с позором. Мало того что бывший глава клана Валентин, ныне всеми презираемый, обретался в изгнании, так и Дэниэл, ее приемный сын, тоже оказался изменником. Смерть и того, и другого была лишь вопросом времени, а вот ее приемная дочь Стефания уже рассталась с жизнью: погибла в той безумной резне, устроенной Джеком Рэндомом в Парламенте. Конечно, Констанция никогда не любила Стефанию, глупую девчонку, только и думавшую о том, как прибрать к рукам дела клана Вульфов. Но что ни говори, она была дочерью Якоба и не заслуживала безвременной смерти от руки сумасшедшего. Впрочем, сумасшедший он или нет, но Джек Рэндом сознательно противопоставил себя обществу и должен заплатить за содеянное. Чтобы ничьи дочери не гибли так, как погибла Стефания.
Интересно, как бы отнесся к новому браку ее покойный муж Якоб? Хотелось верить, что он бы его одобрил, что пожелал бы ей счастья. С Якобом она жила в любви и согласии, была счастлива и полагала, что проведет с ним остаток дней, не желая ничего большего. Когда он умер, она чуть было не умерла с ним. Она не понимала, для чего ей теперь жить. И уж конечно она никак не предполагала, что полюбит снова. Ее возможный брак с Оуэном Охотником за Смертью представлял собой политическую сделку, имея отношение к долгу и чести, но никак не к любви. Но потом Оуэн исчез... и вдруг появился Роберт. Совершенно неожиданно на пепелище ее сердца пророс цветок любви. Эта любовь совершенно не походила на прежнюю, так же как Роберт не имел ничего общего с Якобом. Но оно, пожалуй, было и к лучшему. Во всяком случае, она точно знала, каковы его и ее чувства.
По идее, ей следовало чувствовать себя совершенно счастливой. Собственно говоря, так оно и было, но счастье омрачалось боязнью, что в последний момент все рухнет. И она, как это уже бывало, лишится всего.
