Вольфлинг долго рассматривал их, а потом, устремив немигающий взгляд на Сайленса, сказал:
— Я помню тебя, капитан. Ты был здесь. Наша встреча была мимолетной, но я тебя запомнил. Ты вообразил, будто тебе под силу уничтожить Лабиринт.
— Я исполнял свой долг, — ответил Сайленс.
— Само собой. То же самое говорили в свое время те люди, которые истребили мой народ, не щадя даже детенышей. Неужели за столь долгое время вы не удосужились придумать еще какое-нибудь оправдание своим зверствам?
— Нет, — подал голос Кэррион. — Мой народ, эшрэи, тоже подвергся поголовному истреблению. Однако я нашел в себе силы примириться с человеком, отдавшим такой приказ, и теперь капитан Сайленс снова мой друг. Я ручаюсь за него.
— А кто поручится за тебя, человек? — спросил вольфлинг.
— Эшрэи. Если потребуется. Но лучше, если бы нам не пришлось их призывать, потому как они, боюсь, мало что оставили бы от этого прекрасного, но весьма уязвимого леса.
Кэррион взглянул на вольфлинга почти с состраданием.
— Я сочувствую твоей потере, приятель, но давай постараемся понять друг друга. Мы прибыли сюда с миссией, которую выполним, хоть по-хорошему, хоть по-плохому, хоть с твоей помощью, хоть без нее. Я уже лишился одного народа, и мне было бы очень больно лишиться и другого. Неужели, Волк, мы не можем объединиться даже перед лицом такого врага, как «возрожденные»?
Неожиданно вольфлинг рассмеялся и, покачав лохматой головой, сказал:
— Ты говоришь о том, о чем не имеешь представления. Тебе ведь даже неизвестно, кто они такие, эти «возрожденные»?
— А тебе известно? — спросил Оуэн.
— О, ты бы удивился тому, что мне известно, юный Охотник за Смертью. Но послушай, мы впустую теряем время, а его осталось не так много. Лабиринт Безумия вернулся, и ребенок пробуждается.
— Я рад, что Лабиринт вернулся, — сказал Сайленс. — Я всегда испытывал некоторую вину за то, что уничтожил нечто столь... экстраординарное. Как варвар, разрушающий город, который он в силу невежества не в состоянии оценить. Но Лабиринт убивал моих людей, он представлял собой угрозу, так что... Правда, я так и не разобрался насчет этого спящего ребенка. Он действительно имеет значение?
— Можно сказать и так, — улыбнулась Хэйзел. — Это клон Жиля Охотника за Смертью. Причем обладающий невероятной мощью. Именно он и является тем, что ты называешь «генератором тьмы»..
Сайленс вытаращил глаза:
— Ты хочешь сказать, что эту чудовищную катастрофу вызвал грудной младенец? Не верю!
— А лучше бы тебе поверить, — хищно ухмыльнулся вольфлинг. — Столетиями, пока этот ребенок спал, я чувствовал, как накапливается его мощь. Когда он проснется, а это может случиться очень скоро, вселенная содрогнется.
— Черт побери! — вскричал Сайленс. — Оказывается, «генератор тьмы» был в моих руках еще в ту пору! Если бы я только знал...
— И что тогда? — осведомилась Хэйзел. — Что бы ты с ним сделал, Сайленс? Использовал, чтобы защитить Лайонстон и уничтожить нас? Предотвратил бы восстание и не допустил всех тех перемен, которые произошли благодаря ему?
— Не исключено, — ответил Сайленс. — Далеко не все ваши перемены стали переменами к лучшему. Впрочем, сейчас это не имеет значения. Следует думать о нынешней угрозе, а таковой для нас остаются «возрожденные».
— Когда ты открыл огонь по Лабиринту и попытался его уничтожить, Лабиринт защитил себя тем, что прыгнул вперед сквозь время, — сказал вольфлинг. — Потом он снова появился вокруг ребенка, и все стало как раньше. Ты так и не понял природу Лабиринта Безумия. То, что предстает взору, есть лишь физическое проявление чего-то несравненно более великого. Крошечная верхушка гигантского, немыслимо огромного айсберга. Проникший в нашу примитивную трехмерную вселенную краешек некой чуждой ей сущности, столь великой и могучей, что при попытке постичь это у тебя снесло бы крышу.
— Все это весьма красноречиво и впечатляюще, но совершенно не имеет отношения к делу, — отрезал Сайленс. — А что имеет, так это «генератор тьмы». Парламент направил меня сюда с целью найти, заполучить и доставить его назад, для использования против «возрожденных», во имя спасения человечества. Все остальное неважно.
— Все не так просто, — заметил Оуэн. — Жиль полагал, что сумеет использовать силу младенца для того, чтобы остановить восстание. А младенец вместо этого погубил миллиарды людей. Кто знает, что он сможет натворить, когда пробудится снова? Нет, Сайленс, мы не можем пускать в ход оружие, которое не умеем ни наводить на цель, ни отключать. Этот малый может оказаться более опасным для человечества, чем все «возрожденные», вместе взятые.
— Это теория, — заявил Сайленс. — А я имею дело с голыми фактами. Сейчас угрозу представляют «возрожденные». И у меня есть приказ.
— Если придется, мы тебя остановим, — предупредил Оуэн.
— Эй, люди, — промолвил вольфлинг. — Ваша раса на грани уничтожения, а вы продолжаете пререкаться. Идемте со мной, глупцы. Лабиринт Безумия ждет вас. Может быть, хотя бы от него вы научитесь уму-разуму. За то время, которое еще осталось.
Лабиринт Безумия вернулся на прежнее место и выглядел таким же загадочным и непостижимым, как раньше. За ним располагался город, возведенный хайденами после того, как Оуэн освободил их из Склепов. Некогда расцвеченные яркими огнями, башни теперь были темны и мрачны, безупречно прямые магистрали тихи и безлюдны: от тех, кто создал этот город как символ своего возрождения, не осталось и следа.
— Они отправились в Лабиринт, — пояснил вольфлинг. — Все до последнего. Он воззвал к ним голосом, который признали бы их изначальные творцы, и им было не под силу устоять против этого зова. Все вошли внутрь, но назад не вышел никто. Такова природа Лабиринта: он судит недостойных, и он же их карает. Все они сошли с ума или погибли. Лабиринт навеки вобрал их в себя. Их время закончилось. Они оказались неспособными к преобразованиям.
— К каким преобразованиям? — резко спросила Хэйзел. — Во что они должны были преобразоваться?
— Ответ на этот вопрос ведом только Лабиринту, — отозвался вольфлинг. — Вы должны войти туда и спросить.
Хэйзел нахмурилась:
— Вообще-то я на дух не переношу словечко «должна». Не говоря уж о том, что в прошлый раз визит в Лабиринт едва не стоил мне рассудка. Что-то не тянет меня предоставить этой хреновине еще одну возможность испробовать меня на прочность.
— Ни у кого из вас нет выбора, — сказал Волк. — Его судьба, ваша судьба и судьба человечества — все сходятся здесь, в сердце Лабиринта. Либо вы заходите туда и завершаете свое дело, либо все, что вы отстаивали и что совершили, окажется напрасным. «Возрожденные» уничтожат ваш биологический вид, а вы умрете, оставшись одни, не исполнив предназначения и потеряв все, что было вам дорого.
Четыре человека посмотрели на Лабиринт Безумия. Каждому показалось, что Лабиринт посмотрел на него в ответ. На первый взгляд, Лабиринт мог показаться незамысловатой конструкцией из высоких мерцающих стальных стен. Но чем дольше вы на него смотрели, тем более сложным он представал. Узор раскрывался перед глазами, словно непрерывно распускающийся цветок, становясь все более тонким, сложным и изощренным, словно комплекс извилин головного мозга. Стены имели двенадцать футов в высоту и всего лишь два дюйма в толщину. Оуэну вспомнилось, сколь смертельно холодными были они на ощупь. Тропы между стенами вели к знанию и безумию, вдохновению и эволюции. Или к ужасной смерти. К рождению нового типа человечества или гибели старого. Лабиринт содержал в себе все людские сны, включая кошмарные. Может быть, в первую очередь кошмарные. Здесь зарождалось новое, а роды всегда сопряжены с болью.
