Битва уже заканчивалась. Мятежники выигрывали ее с большим перевесом. На их стороне были все преимущества — внезапность, удачная позиция, знание местности, — так что ни опыт, ни жажда мести не могли помочь наемникам и «верным» выиграть эту битву. Большинство из них были уже мертвы. Все уцелевшие столпились вокруг единственного оставшегося в живых разведчика — Шоал. Напротив разведчицы стоял Рэндом, и Руби поспешила присоединиться к нему. Никто из них ни слова не сказал о Шторме. Шоал несколько секунд стояла, переводя взгляд с Руби на Рэндома и обратно, а потом невесело усмехнулась и бросилась по никем не охраняемой тропинке наверх, в коридор и прочь из пещеры. Ее подчиненные помчались за ней, и мятежники не стали их удерживать. Кто-то же должен рассказать Вольфам о великой победе «отверженных».
Все было кончено. «Отверженные» бродили среди мертвых и раненых, добивая врагов и пытаясь помочь друзьям. В подполье не было места для пленных, а дотащить их до сестер милосердия живыми не представлялось возможным. Рэндом и Руби убрали мечи в ножны и отправились искать Александра Шторма, старого боевого товарища, которого они в последний раз видели рядом с разведчицей Шоал. Руби и Джек медленно продвигались между телами погибших, переворачивали их, чтобы заглянуть в очередное окровавленное лицо… Шторма нигде не было. В конце концов они нашли его в трещине стены, далеко от того места, где они расстались. Шторм не был ранен. На лице у него не отражалось ничего, кроме обиды и возмущения.
— Я убежал, — вызывающе заявил он. — И так поступил бы любой нормальный человек, доведись ему столкнуться один на один с разведчиком. А я — нормальный человек. Я не обладаю вашей нечеловеческой силой и скоростью. Я был для нее неинтересным противником, и мы оба знали это. Так что я просто развернулся и убежал, а она не стала мне мешать. У нее было много других, более важных дел. Разве опасен для нее такой старый дурак, как я?
— Ты отлично держался, пока она не появилась, — сказал Рэндом. — Бился совсем как в молодые годы.
— Я устал и сбил дыхание. У меня до сих пор болят руки. Я старый человек и не могу биться, как в молодые годы. Ты тоже должен быть старым человеком, Джек. И ты был им, а теперь почему-то перестал. Разве не так?
— Алекс…
— Я видел тебя в деле. Человек не может быть ни таким сильным, ни таким быстрым. Даже легендарный Джек Рэндом. Я больше не узнаю тебя, Джек. Что ты такое? Фурия? Хайден? Пришелец? Я знаю только одно — ты больше не человек.
— Я твой друг, — возразил Рэндом. — Я был и остаюсь твоим другом.
— Нет, Джек. С каждым днем ты выглядишь все моложе и моложе. Никто не может одолеть тебя — даже разведчики. Но чем бы ты ни был, у таких, как ты, не может быть ничего общего с такими, как я. Возможно, ты все-таки умер, когда имперские войска захватили тебя в плен. Точнее, не ты, а тот Джек Рэндом, которого я знал.
Он развернулся и пошел прочь.
— Алекс, пожалуйста… Алекс, подожди! Я же не могу без тебя… — рванулся было за ним Рэндом, но Руби удержала его за руку:
— Пусть уходит. Он прав. Мы не те, что раньше. Мы стали гораздо лучше. И потом, зачем он тебе? Ведь теперь у тебя есть я.
Рэндом остановился и долго смотрел на ее залитое кровью лицо.
— Да, — сказал он наконец. — У меня есть ты.
Мать Беатриса велела своим сестрам приподнять одну из стен палатки, чтобы та не мешала санитарам заносить раненых. После нашумевшего налета мятежников их поступило особенно много, а госпиталь и без того был переполнен. Для новых коек места уже не хватало. Беатриса приказала вышвырнуть все койки на улицу, чтобы набить побольше раненых в ограниченный объем палатки. Теперь они лежали плечом к плечу на окровавленных простынях. Кто-то кричал, кто-то стонал, кто-то просто молча ждал смерти. Омерзительный запах крови и рвоты в сочетании с вонью разорванных кишок перешибал даже запах дезинфицирующих средств, которыми сестры обильно поливали все вокруг. Беатриса знала, что через какое-то время она привыкнет, но пока что ей это мало помогало. От жуткой вони кружилась голова, и Беатрисе пришлось схватиться за стенку, чтобы не упасть. А может, это не от вони, а от отчаяния. Беатриса и ее подчиненные делали все, что могли, и понимали, что этого недостаточно. После того как «Имперские новости» передали репортаж Тоби, ее орден и другие миссии буквально завалили медикаментами, плазмой и перевязочными материалами. Но ни врачей, ни новых сестер они так и не прислали. Технос III был не самой важной из миссий сестер милосердия, а врачи требовались везде. Сестры не могли предвидеть подобной бойни — такого количества раненых Беатриса еще ни разу в жизни не видела. Обычно они просто умирали. Теперь, когда у Беатрисы появились новые медикаменты, она смогла сохранить жизнь большинству своих пациентов. Но теперь ей стало не хватать места. Черт бы побрал этих мятежников! И Вольфов заодно. А также ее саму, за то, что ей пришло в голову прилететь сюда для перемены обстановки.
Беатриса вытерла вспотевший лоб тыльной стороной ладони, не подозревая, что размазывает по нему алую полосу крови. Когда она думала о том, что могла бы сделать, будь у нее настоящая медицинская лаборатория и современное оборудование, у нее руки опускались от отчаяния. В основном она старалась не думать об этом и делать то, что может. Взяв себя в руки, Беатриса вернулась в палатку. Лучше было бы сказать «вернулась в ад». Она медленно шла вдоль огромной палаты госпиталя, перешагивая через лежащих в проходе раненых и то и дело останавливаясь, чтобы помочь сестрам. Иногда ее помощь заключалась лишь в том, чтобы приложить на лоб очередному страдальцу прохладную руку, а иногда приходилось и держать пациента, пока хирурги его оперировали. Несмотря на новые поставки, обезболивающих все равно не хватало, и хирурги приберегали их для серьезных операций. Тем же, чьи раны были не такими тяжелыми, они просто давали в зубы кусок ткани, чтобы заглушить стоны.
Про себя Беатриса молила Господа, чтобы он дал ей силы все это вытерпеть. Тела мертвых уносили из палатки в тот самый миг, когда они переставали дышать. Во-первых, место было нужно живым, но, что самое главное, Вольфы хранили свежие тела на случай, если им понадобятся донорские органы. Представители этого клана никогда не упускали своей выгоды. Конечно, никому из ее раненых эти органы не достанутся. Право на них имеют только офицеры.
Беатриса стиснула зубы, чтобы невзначай не выругаться. Или не заплакать. Нельзя, чтобы раненые видели, в каком она состоянии. Она должна быть спокойной и уверенной, чтобы создавалось впечатление, будто она контролирует ситуацию. Во всяком случае, ей надо убедить в этом пациентов. Не повезло беднягам.
Под ногами Беатрисы хлюпали кровь и другие, еще менее приятные жидкости. Воняло дерьмом — из развороченных животов раненых и от тех, кто обделался перед смертью. Вдруг Беатриса остановилась и склонилась над очередным раненым, внимательно разглядывая его. У бедняги была отсечена рука до локтя, на теле виднелось еще несколько ран, но сейчас Беатрису интересовало только его лицо. Где-то она видела его раньше… Беатриса прикусила губу. Она вспомнила. Такие лица часто встречались ей на фабрике. Этот бедняга не был ни наемником, ни солдатом церкви — он был клоном. А поскольку клонам в Империи не разрешалось носить оружие, очевидно было, что перед ней беглый клон. Вероятнее всего, мятежник, принимавший участие в последнем налете. Беатриса пожала плечами и выпрямилась. Она — сестра милосердия, и ей нет дела до происхождения своих пациентов. И к черту Вольфов. Беатриса жестом подозвала к себе ближайшую сестру.
