— Ну и кто же из нас нервничает?
— Ты. Я просто практична.
— Так же, как и я. Именно поэтому мой план — это лучший способ заявить о нашем существовании. В открытом бою нам не победить. У противника намного больше солдат, кораблей и оружия. Поэтому мы совершим внезапный налет и ударим Империю по ее больному месту — по карману. С помощью хайденов мы сможем обойти защиту Голгофы, проскользнуть в Главное управление по сбору налогов и церковной десятины, провернуть наше маленькое дельце и удрать, пока никто нас не обнаружил. Если ты хоть немного подумаешь, то поймешь, что это очень изящное решение. Мы переведем всю сумму на заранее подготовленные повстанцами счета, а потом сотрем и запутаем всю оставшуюся в компьютере информацию. И таким образом мы не просто ударим по карману Империю и церковь, не только пополним фонды восстания, но и приобретем себе союзников, среди населения. Как только люди увидят, что благодаря нам Империя не в состоянии взимать с них налоги (по крайней мере, пока не приведет все в порядок — а на это уйдет не один год), они наверняка превратятся в наших друзей. Хэйзел, ты бы хоть вид сделала, что тебе интересно! Ты ухитрилась прогулять почти все заседания, но сейчас я все-таки должен объяснить тебе, что мы собираемся делать.
— А зачем? Покажи мне противника и больше ни о чем не думай. И будь этот противник хоть имперским стражем, все равно он покойник. Я и раньше дралась неплохо, но теперь, после Лабиринта, мне сам черт не страшен. У всех нас появилась масса новых способностей, и мне не терпится испытать их в деле.
Оуэн тихонько вздохнул.
— Мы уже не простые бойцы, Хэйзел. Нравится тебе это или нет, но мы теперь превратились в лидеров нового восстания. А если налет на Голгофу увенчается успехом, мы станем героями. К нашему движению присоединятся целые толпы добровольцев. Подпольщики Голгофы поверят нам и пришлют людей и оружие. Империя уже пыталась избавиться от нас, Хэйзел, но мы выжили и стали последней надеждой всех, кто мечтает о свободе.
— Хреново же им, если мы — их последняя надежда.
— Возможно, — согласился Оуэн. — Но в любом случае на нас возложена огромная ответственность. И если у нас сейчас получится, у повстанцев появятся реальные шансы на победу. Верят в нас люди или нет, нельзя забывать о том, что восстания — очень дорогая штука. От этого никуда не денешься. Звездолеты и базы повстанцев — удовольствие не дешевое. Вспомни, как Джек Рэндом хитрил, юлил и раздавал обещания разным сомнительным типам — и все почему? Потому что для борьбы ему нужны были деньги. А ведь Рэндом профессионал. Легендарный мятежник. Но и он вынужден был идти на уступки. А если мы раздобудем деньги, ему больше не придется этого делать.
— Ладно, — сказала Хэйзел. — Предположим для ясности, что мы все сделаем и сумеем удрать оттуда живыми, — дальше что? Станем пиратами и начнем гоняться за имперскими кораблями? Слыхала я, что в Империи пойманных пиратов казнят, причем весьма неприятным способом.
— Что не мешало тебе пиратствовать.
— Да, с выбором профессии я малость сплоховала. Так что мы будем делать дальше, аристократик? Ты так рвался изложить мне свой план…
— Потому что это очень хороший план. И ты знала бы это, если бы принимала участие в наших совещаниях.
— Вот зануда! Рассказывай лучше.
— Сначала мы будем сидеть относительно тихо, тщательно выбирая, когда и где сражаться, чтобы ни в коем случае не проиграть ни одной битвы. Когда мы станем заметной силой в Империи, мы обратимся к людям с призывом к восстанию против Лайонстон. Раньше они и думать об этом не смели, по вполне понятным причинам — боялись репрессий. Кроме того, люди слишком ценят свои удобства и не хотят думать о тех, чьими страданиями за это заплачено. Значит, мы должны научить людей думать по-новому, взглянуть на Империю с другой точки зрения. Классическая стратегия мятежников — сначала научить людей думать, потом призвать их к восстанию, а на третьем этапе активно помогать их освобождению. Если бы те, кто у власти, понимали, какие уроки можно извлечь из курса истории, они просто запретили бы эту науку.
— А ведь ты влез в это дело по уши, верно, Оуэн? Ты давно уже не ученый-любитель. Тот хотел только одного — чтобы весь мир оставил его в покое.
Оуэн слабо улыбнулся.
— Мир оказался сильнее меня. Как бы мне ни хотелось вернуться в то время, пути назад нет. После всего, что со мной произошло, я уже не могу оставаться прежним. Но только не считай меня воином или героем. Я — участник восстания, но радости мне это не доставляет. Я буду драться, только пока это необходимо. А когда все кончится, я залезу обратно в свою башню из слоновой кости и с наслаждением отшвырну ногой лестницу. Всю жизнь я боролся со своей семьей за право быть ученым, а не воином, как им хотелось. Обстоятельства вынуждают меня играть роль героя, но как только они переменятся и я больше не буду нужен восстанию, я снова стану тихим, мирным историком. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как это случится.
Хэйзел фыркнула:
— Будущее в руках воинов, а не мечтателей!
— Я знаю, чего ты хочешь, — сказал Оуэн. Он уже начинал сердиться. — Ты думаешь, что мы — те, кто прошел Лабиринт, — должны проложить кровавую дорогу через всю Империю до самой Голгофы, чтобы ты могла войти во дворец императрицы и сразиться с ней лицом к лицу? Так вот, можешь об этом забыть. Как только мы выступим в открытую, Лайонстон пошлет против нас войска — пусть даже, чтобы захватить нас, потребуется половина ее звездного флота. Мы не боги и не сверхлюди. У нас просто появилось несколько необычных способностей — весьма полезных, если применять их в нужное время и в нужном месте.
— Ты сухарь, — заявила Хэйзел. — А остальные как думают? Тоже хотят ходить вокруг да около?
Оуэн нахмурился:
— Жиль хотел еще несколько лет собирать информацию и копить силы на секретных базах повстанцев, не рискуя привлекать к себе внимание Лайонстон. Если бы мы его послушались, то и через двадцать лет все еще сидели бы в какой-нибудь дыре, размышляя, пора нам высовываться или еще рано. С тех пор как Жиль убил Драма, он сам не свой. Он теперь — сама осторожность и предусмотрительность. Джек Рэндом, как всегда, хотел собрать армию и повести ее против Империи. Само его имя должно, мол, привлечь на нашу сторону массу людей. Нам пришлось напомнить Джеку, что его излюбленный способ ни разу не привел к успеху. И сейчас не приведет. Руби Джорни хочет поскорее кого-нибудь ухлопать. Что же до вольфлинга, то он хочет только, чтобы его оставили в покое. Большую часть решений принимал я, пока остальные дулись друг на друга.
— Похоже, мне все-таки стоило принять участие в вашей болтовне, — вздохнула Хэйзел.
— Мы все время тебя приглашали. А ты знать ничего не хотела. Все бродила где-то и занималась своими делами. Уж и не знаю какими. Может, развлекалась с новыми смертоносными игрушками, а может, пыталась соблазнить хайдена…
— Я экспериментировала с новыми способностями, которые мы получили в Лабиринте! — воскликнула Хэйзел. — Ты, если хочешь, можешь бояться их, а я — ни капельки! Мы все стали сильнее. У нас улучшилось здоровье и возросла скорость реакции. Но это не все! Между нами возникла какая-то новая ментальная связь. Не такая, как у экстрасенсов. Я не могу читать твои мысли. Так же, как и ты мои. И тем не менее всех нас теперь что-то объединяет. Что-то глубокое и первобытное связало между собой наши мысли, тела, души… Я теперь умею все, что умеешь ты, — и наоборот. Например, я теперь тоже обладаю способностью к «спурту» [Спурт (англ. spurt) — резкое усиление темпа движения.].
