— Неизвестно, — ответил Драм. — Реперы ничего не могут о них сказать. Сканеры могут, но только на физическом уровне. Пока мыслечерви выполняют наши приказы — и на том спасибо. В последнее время они немного выросли и связи их с мозгом-хозяином стали крепче, но что это может означать, никто не знает. На всякий случай я установил постоянное наблюдение за червями и их носителями.
— Наблюдение — это хорошо, — сказала Лайонстон. — Не снимай его. А вдруг эти черви станут слишком могущественными, а? Хотя вряд ли. Вижу, ты во всем разобрался, Драм. Можешь отдохнуть. Я свяжусь с тобой, когда ты мне понадобишься.
Экран погас, и Драм наконец-то остался один. Он тяжело вздохнул и сгорбился в кресле. Жизнь на Голгофе и так достаточно тяжела, а он еще должен прикидываться другим человеком. То есть в каком-то смысле он, конечно, Драм. От настоящего Драма его отличает только одно — память. Он не может помнить того, что случилось с тем Драмом. Правда, у него есть архив прежнего Драма. И он уже вычитал в нем такое, о чем даже Лайонстон ничего не подозревала.
— Аргус, — тихо сказал Драм. — Поговори со мной.
— Как прикажете, сэр, — ответил ему персональный ИР. Приятный, мелодичный голос доносился одновременно со всех сторон. Драм никак не мог к этому привыкнуть.
— Мне нужен дневник моего предшественника, — сказал Драм. — Возникли дополнительные вопросы.
Настоящий Драм подозревал, что когда-нибудь он лишится доверия императрицы. А поскольку он слишком много знал о тайнах Лайонстон, он был уверен, что недолго после этого проживет. Уверен он был и в том, что Лайонстон обязательно велит его клонировать. Поэтому Драм завел специальный дневник, где записывал все свои тайные планы и личную информацию. Дневник был спрятан в обширной памяти его персонального компьютера. Аргус должен был показать этот дневник новому Драму, а также снабдить его устными инструкциями.
А еще первый Драм рассчитывал, что клон отомстит за его смерть. Скорее всего, виновницей ее окажется Лайонстон, но не обязательно. Чего другого, а врагов у Драма хватало. В дневнике были описаны все их слабости, а также советы, как эти слабости использовать. К несчастью, Драм номер два понятия не имел, кто убил его предшественника. Об этом знали только люди Сайленса, но Лайонстон устроила им строжайший карантин. Сама она на вопросы отвечать отказывалась. Драм был уверен, что рано или поздно он вытянет из нее правду. Лайонстон, с которой он имел дело, не казалась ему ни умной, ни хитрой. Правда, первый Драм так не считал. Может, он чего-то не замечает?
Без воспоминаний Драму было очень трудно появляться на публике. Лайонстон подсказывала ему, как себя вести, но и младенцу было понятно, что она говорит не все. Аргус тоже не мог помочь — большую часть полученной от него информации приходилось скрывать. До сих пор все шло неплохо. К счастью, консорт не должен был много общаться с людьми, ему полагалось лишь находиться возле императрицы. Но и это было нелегко. Малейшая ошибка могла привести к катастрофе. Клонов в нынешние времена не любили гораздо сильнее, чем раньше, а он был не просто клоном, а воплощением ночного кошмара любого из придворных: клоном, заместившим реального человека. И не просто человека, а лицо, приближенное к императрице. Достаточно, чтобы такое случилось один раз, чтобы никто уже не мог чувствовать себя в безопасности. А что, если Лайонстон решит заменить клонами всех своих придворных? Таким двором ей будет гораздо легче управлять… Поэтому, если кто-нибудь внезапно менял свое мнение — по любому вопросу, — его ожидал настоящий допрос со стороны коллег. Придворные считали, что лучше лишний раз перестраховаться.
Драм правильно разыграл сцену своего первого появления при дворе. Но теперь, когда ему придется взять на себя обязанности Сент-Джона, он должен будет встречаться с людьми — один, без императрицы. Возможно, лучше было бы подыскать покойному лорду какого-нибудь другого заместителя. Честно говоря, Драму не нравилось быть Первым Мечом Империи. Ему вообще не нравился человек, которого он должен был изображать. Человека, портрет которого нарисовали ему Аргус и Лайонстон, сжигала вечная ненависть, а единственным мотивом всех его поступков были честолюбие и жажда мести. А Драм номер два считал себя человеком цивилизованным. Какие бы силы ни довели покойного до подобных крайностей, процесс клонирования им пережить не удалось.
Драм узнал также о второй жизни своего предшественника — человека по имени Гуд. К счастью, Гуд почти не пересекался с такими людьми, как Валентин Вольф, Евангелина Шрек, Дэвид Охотник за Смертью и Кит Саммерайл. Подпольщики наверняка знали о нем что-нибудь такое, чего не знала Лайонстон, но тут ему снова повезло. Дэвид и Кит через пару дней улетят с Голгофы, а Евангелина Шрек исчезла — вероятно, ушла в подполье насовсем. Остается Валентин Вольф. Драм решил, что на всякий случай будет держаться от него подальше.
Больше всего на свете клону хотелось перестать изображать незнакомого, подчас неприятного ему человека и быть просто самим собой. Но обстоятельства складывались так, что он должен был играть свою роль, играть не за страх, а за совесть. По крайней мере пока. Его персонаж должен выглядеть достаточно убедительно, чтобы никто ничего не заподозрил. И хотя сама мысль об этом казалась Драму отвратительной, роль эта его устраивала. Да, работа с живыми и мертвыми экстрасенсами казалась Драму постыдной, но он вовсе не собирался избегать ее — или тех казней, на которых так настаивала Лайонстон. Похоже, он все же унаследовал жестокость настоящего Драма.
Драм залезал все глубже и глубже в память Аргуса. Как выяснилось, там его поджидало немало сюрпризов. Например, выяснилось, что настоящий Драм тоже вынужден был играть роль. Похоже, он несколько веков провел в стасисе и Драмом назвался лишь после того, как императрица его разбудила. Драму номер два нравилось думать, что разбудила она его поцелуем, но он уже понимал, что это маловероятно. Скорее уж пинком. Никакой информации о человеке, который много веков назад погрузил себя в стасис, не сохранилось. Аргус, во всяком случае, ничего не знал. Возможно, и Лайонстон не знала. А спросить ее об этом прямо клон не мог, ведь считалось, что он не знает даже о самом факте стасиса. Лайонстон ему об этом не говорила.
А еще Драм номер два с ужасом обнаружил, что получил в наследство некоторые привычки и вкусы прежнего Драма. Возьмем, к примеру, это сегодняшнее убийство. Лайонстон подробно проинструктировала его, как именно ему следует убивать при дворе, и, когда представилась такая возможность, он начал действовать точно по схеме. Убийство члена Парламента было не дуэлью, а казнью, и Драм с наслаждением осуществил эту казнь. Он даже не смог остановиться, когда понял, что Скотт уже мертв. Более того, ему и сейчас не было стыдно или противно.
Драм еще не решил, принимать ли ему пси-зелье. Прежний Драм принимал. В квартире было припрятано несколько доз этого зелья на случай, если оно ему понадобится. С одной стороны, пси-способности, пусть даже ограниченные, — это неплохо. Во всяком случае, прежнему Драму нравилось. С другой стороны, зелье может его убить. Шансы невелики, но все же это возможно. Но если Драм не приобретет пси-способностей, все его тайны станут известны имперским экстрасенсам после первого же тестирования. Включая его истинные чувства к императрице.
