– Мэри! Код дельта три! Убей Топаз!
При этих словах, включающих запрограммированный контроль, Мэри болезненно дернулась всем телом. Союз эсперов делал все что мог в поисках и устранении всех следов имперского программирования, но кое-какие программы были заложены так глубоко, что откопать их мог только мнемотехник. Мэри вскрикнула, когда программа мнемотехников снова захватила над ней контроль, отбрасывая в сторону ее личность и желания и заменяя их личностью прежней запрограммированной Мэри Горячки. Лицо ее стало пустым, и кто-то другой смотрел ее глазами. И хоть Топаз успела понять, что случилось, Мэри Горячка успела шагнуть вперед и ударить ее сзади по шее отработанным профессиональным движением. Топаз упала на колени, меч выпал из разжавшихся пальцев. Мэри наклонилась и ударила второй раз, и тогда Топаз упала лицом вперед и застыла на закопченном, истоптанном снегу.
Разор постоял, переводя дыхание, потом отложил меч и наклонился над Топаз. Проверил у нее пульс на шее и нахмурился. Потом поднял глаза на Мэри.
– Она жива. Я велел тебе ее убить.
– Не могу, – сказала Мэри. – Больше не могу.
– Повинуйся! – велел Разор, выпрямляясь и глядя на нее в упор. – Убей инвестигатора Топаз!
Мэри задрожала всем телом, но не сделала ни единого движения в сторону Топаз. В ее мозгу схлестнулись два абсолютных императива, и ни один не уступал. Разор вздохнул и покачал головой.
– Ничего страшного, Мэри. Тебя снова сломают, и тогда ты будешь убивать, кого тебе покажут, и при этом улыбаться. А насчет Топаз мы просто скажем, что эта сука погибла в бою.
Он положил руку на меч, и в этот самый момент стальной шарик из пращи Кота ударил его точно между глаз. Голова Разора дернулась назад, глаза закатились под лоб, и он упал на снег, подергиваясь. Кот беззвучно выпрыгнул из темноты и поспешил к Топаз. Он подергал ее за плечо, но Топаз не реагировала. Кот нахмурился с несчастным видом. Ясно было, что ей нужна такая помощь, которую он оказать не может. Его кто-то потянул за рукав, он оглянулся и увидел голого человека на четвереньках.
– Пожалуйста, – попросил живой эсп-глушитель, – убей меня. Не оставляй меня жить в таком виде.
Кот вытащил нож и всадил его человеку в сердце. Голый дернулся, попытался улыбнуться Коту, изо рта его хлынула кровь. Кот вытащил нож, и эсп-глушитель упал лицом в снег и застыл. Обтерев нож о штанину. Кот спрятал его обратно. Все проще и проще ему становилось убивать, и ему это, кажется, не нравилось. Не нравилось, что делает с ним война. Но он отложил эту мысль на потом и задумался, что делать сейчас. Разор уже ворочался. Кот подумал было убить и его, но решил не подходить к Разору слишком близко. В конце концов тот был инвестигатором.
Он смотрел то на Топаз, то на Мэри и колебался. Спасти обеих он не может. Пусть Топаз нельзя назвать его другом, он доверял ей куда больше, чем Мэри Горячке. Та уже пыталась его убить, как только попала в Мистпорт, и теперь, когда ожило ее программирование, черт его знает, что она может наделать. И потому лишь с легким намеком на сожаление Кот повернулся к Мэри спиной, перебросил Топаз через плечо и снова растворился в темноте.
Разор медленно сел, мигая от зверской боли в переносице. Потрогал гудящую голову и заставил себя встать на ноги.
Стареет он, наверное. Инстинкт должен был предупредить его о присутствии кого-то еще. Он чуть не споткнулся о тело своего эсп-глушителя и выругался, когда увидел, что это. Великий Лорд Драм вряд ли будет доволен потерей нового прототипа на первом же задании. И Топаз исчезла. Разор пожал печами. Что ж, у него все еще остается Мэри.
Послышался шум приближающихся людей, и Разор увидел, как из тумана по направлению к нему идет группа десантников. Ладно, как раз сопроводят его на «Дерзкий». А там мнемотехники корабля вскроют разум Мэри и выгребут оттуда все ей известное. Она была близка к Совету города и может знать чертову уйму полезных вещей. В том числе новое место сбора Совета.
Он взял Мэри за руку и повел за собой. Она шла, не сопротивляясь, а если в ее неподвижных глазах и мелькал ужас загнанного зверя, то этого никто не видел.
Оуэн Дезсталкер, Хэйзел д'Арк и Молодой Джек Рэндом снова бились против подавляющего численного превосходства противника, и лично Оуэну это уже чертовски надоело. Надоел бой, которому не было видно конца, надоели враги, которые падали только для того, чтобы на их место тут же стали другие, надоели приливы вони свежей крови и вспоротых кишок очередного бедняги, который с воплем падал перед ним. Он столько уже провел битв в стольких местах, получая раны, которые убили бы любого другого, выхватывая победу из самых зубов поражения, и все только для того, чтобы потом то же самое повторилось еще где-нибудь. Он никогда ничего этого не хотел. Не хотел быть героем, лидером и надеждой человечества. Он был ученым, а не воином. Но все равно он шел туда, где был нужен, и снова и снова бросался в кровавое сердце битвы, потому что не было никого другого. Он был Дезсталкер и не отворачивался ни от зла, творимого Империей, ни от страданий невинных. Он будет вести неравный бой и снова победит в самый последний момент... а может быть, в этот раз и не победит. Все равно он уже устал до чертиков.
Они стояли с Хэйзел спина к спине, сокрушая всех своих противников, сражаясь на пределе порожденных Лабиринтом способностей, быстрые, сильные, смертоносные, лишенные человеческих колебаний, и начинали уже задумываться, будет ли всего этого достаточно на этот раз. Имперским силам не было видно конца. Рэндома и его горстку повстанцев отнесло куда-то течениями битвы, и Хэйзел с Оуэном бились одни, как им приходилось уже тысячу раз. И при всей их мощи их было только двое, а у Империи была армия. Десантники подтягивались со всех сторон из всех улиц – бесконечная волна сражающихся людей, которых гнал приказ и долг и офицеры, которые застрелят всякого, кто остановится или уклонится в сторону. Они бросались на Оуэна с Хэйзел, как морские волны бросаются на утес, и мало-помалу утес подтачивался.
Оуэн и Хэйзел выжигали себя дотла – их собственная нечеловеческая энергия пожирала их изнутри. Они были слишком сильны, слишком быстры и слишком много требовали от простых человеческих тел. Каждая мышца болела, каждый нерв вопил, легкие требовали воздуха все больше и больше. Человеческие тела не были рассчитаны на такое напряжение. Изменения, которым подверг их Лабиринт, поддерживали их в целости, исцеляли раны и давали возможность оставаться на ногах и вести бой, когда им давно полагалось бы упасть замертво, но такое напряжение их постепенно убивало, и они оба это знали. Они не были глупцами. Они повернулись бы и побежали, если бы был хоть какой-то путь бегства или хотя бы место, куда имело смысл бежать. Но десантники были теперь повсюду, и не осталось в Мистпорте безопасных мест. И потому они продолжали бой, недоступные ярости или гневу, полностью и хладнокровно предавшись необходимой работе истребления и выживания. Мертвые тела громоздились вокруг, образовав что-то вроде бруствера. Оуэн с тоской вспоминал о силе, которую он израсходовал на старую сеть своего отца, очистив дом с помощью чистой силы воли, но больше он этой силы в себе не ощущал. Он всю ее израсходовал в бесконечном бою.
