– Игрушки его для меня построили. Я их не просил – я больше в такие вещи не верю, – но они решили, что их вождю полагается трон, а они умеют быть очень упрямыми. Так что мне пришлось согласиться, чтобы они были довольны. Иногда я даже думаю, кто же тут на самом деле правит.
Ладно, так мой рассказ. Когда я совершил здесь вынужденную посадку, война была в разгаре. Игрушки убивали игрушек. Безумие. Только что получив разум и жизнь, они тратили их только на то, чтобы убивать и быть убитыми. Я видел бойни игрушек и смерть невинных, и это меня переменило. Навсегда.
Когда я работал на Империю, меня называли Ледышкой, потому что меня никогда ничего не трогало. Я занимался планированием и стратегией, превращая необработанные данные в тактические схемы, гарантирующие наибольшие возможные потери противника и приемлемые потери наших сил. И если принятые мною решения убивали тысячи, а иногда и миллионы людей, мне было все равно. Я их не видел. Я их не знал. Они были всего лишь цифрами.
Потом я попал сюда, в Страну Вечного Лета, и увиденное здесь разбило мое сердце. Потому что я увидел воистину, чем стали эти игрушки. Они теперь дети. Молодые, невинные, преданные теми силами, которые дали им разум и внушили им только ложь и ненависть. Игрушки не знали, что делают, когда убивали людей. Ими манипулировал Шаб. Столь недавно узнавшие жизнь, как они могли понять смерть? Когда они поняли свое положение, это задело их чувства, и они стали бросаться на всех, как рассерженные дети, как щенки, не знающие, что зубы могут делать больно. Потом, когда они поняли, что натворили, многие сошли с ума от ужаса и вины. Когда я увидел гибель их детства и предательство их невинности во имя войны, мне стало страшно до тошноты. Впервые за всю мою жизнь цифры, с которыми я так легко обращался, стали реальностью. Впервые мне было не все равно. И потому я вышел в мир игрушек и стал ходить между ними – один человек, одинокий и безоружный, неся им правду, о которой они даже не подозревали. Что теперь они – дети. Я стал Санта-Клаусом, потому что это был образ, который они могли понять, и я рассказывал им, как мог, об ужасе войны и о том, куда она ведет. Они слышали в моем голосе истину и чувство вины, и они верили. Я так отчаянно хотел спасти их от этого ужаса, что они почувствовали.
Я приобрел учеников и последователей и много врагов – игрушек, которые не смели поверить мне из-за того, что они делали и продолжали делать во имя Шаба. Потому что моя истина означала, что они стали убийцами и мясниками без причины, и им проще было вести войну без конца, чем в это поверить. И потому я привел мой народ сюда, в Лес, в место, предназначенное для прощения и возрождения, и послал моих учеников нести правду в мир игрушек. Как всегда, смысл исказился при передаче из уст в уста. Я стал Красным, мои последователи стали армией, а мое послание о мире стало угрозой миру. Но истина – упрямая тварь, и она сохранилась, приводя сюда игрушек, желающих услышать истину из первых уст. С обеих сторон, удирая в одиночку и парами, они приходят сюда за миром и отпущением, и я делаю, что могу, чтобы они их получили. Они – истинные дети Мира Шеннона, а я – их Рождественский Дед. Кто знает, кем они могут стать, когда вырастут взрослыми?
– Все это время по дороге сюда я шел по ложному следу, – сказал Тоби. – Я должен был знать. – Что вы собираетесь делать, когда императрица потеряет терпение и пошлет армию, чтобы привезти вас обратно? – спросила Евангелина. – Ваши последователи – впечатляющее зрелище, но против Имперских элитных Войск они долго не выстоят. Уж кто-кто, а вы это знаете. Если же вы вернетесь с нами, с повстанцами, мы сможем вас спрятать и защитить...
Харкер твердо помотал головой.
– Нет. Я никогда отсюда не улечу. Я здесь нужен, и мне столько нужно искупить самому. Если появится армия, по всему миру игрушек разойдется слух, что я мертв. Он будет даже подтвержден очень убедительным телом. В конце концов информация у меня в голове устареет, и всем будет все равно, где я и что делаю.
– Не могу не заметить, что никто из вашего народа еще не опустил оружие, – сказал Финли. – Они всегда так насторожены?
– Как правило, – ответил Харкер. – Они меня почитают, хотя я и просил их этого не делать. Но этого следовало ожидать. Я им проповедую, рассказываю истории, стараюсь привести к тому, чем они могут стать. У них совершенно необыкновенный потенциал. Вы заметили, сколько из них отвергли программы Шаба самостоятельно, без внешней помощи и убеждения со стороны? Хотя они были всего лишь новорожденными детьми, они умели отличать добро от зла, чувствовать святость жизни и ужас убийства. Они знали, что все живущее священно.
Все живущее священно.
Хор голосов вокруг произнес это как молитву.
Хэллоуини наклонился вперед на стуле:
– А вы настоящий Санта-Клаус? Харкер улыбнулся:
– Если и есть настоящий Санта-Клаус, то это я. А ты хочешь остаться здесь со мной – с нами?
– Ой, хочу! – воскликнул Хэллоуини. – Я сначала думал, что Лес страшный, а он совсем не страшный. А я тут смогу быть Мальчиком? Настоящим мальчиком?
– Конечно, – ответил Харкер. – Ты им всегда был.
– А что станется с игрушками в конце концов? – поинтересовался Джулиан. – Когда они избавятся от своих страхов и станут... взрослыми?
– Не знаю, – сказал Харкер. – Это первые независимые ИРы со времен появления Шаба. Они могут стать такими же людьми, как мы. Или, учитывая современное состояние человечества, не ограничиться таким мизерным результатом. Возможно, создания превзойдут своих создателей.
– Это может стать... опасным, – заметил Джиль.
– Если вы думаете о Шабе, то напрасно, – ответил Харкер. – Здесь все по – другому. Кроме того, эти игрушки работают на энергетических кристаллах. Когда они выработаются, игрушкам понадобятся новые. Единственно, где их можно достать – в людской зоне космоса. Игрушкам нужны будут люди. А людям всегда будут нужны игрушки. Но это в будущем. Только Лайонстон не должна узнать секрета Хацелдамы. Она посмотрит на моих детей, а увидит лишь становление нового Шаба. Она скорее сожжет всю планету, чем пойдет на такой риск.
– Дайте нам тактическую информацию, которая у вас есть, – предложила Евангелина, – и у Лайонстон будет столько дел, что у нее даже времени не хватит смотреть в эту сторону. Как только станет ясно, что мы знаем то же, что и вы, вы больше не будете представлять для нее интереса.
– Но вы знаете мою тайну, – сказал Харкер. – Могу я положиться на ваше молчание?
– У Подполья есть более важные проблемы, чем беспокоиться из-за нейтральной планеты, – заверила его Евангелина. – Когда мы вернемся с вашей информацией, никто не будет интересоваться, откуда она получена. И никто, кроме нас, не будет знать о детях Шеннона.
Все посмотрели на Тоби, который тяжело вздохнул, а потом пожал плечами:
– Это был бы классный материал, но я боюсь, его придется положить на полку, пока можно будет его показать без риска. Это будет не первый репортаж, который я похороню. Верно, Флинн? Так что никто не будет знать.
