— Это не мой…
— Жаль… Извозчик Растягаев запомнил и все показал: куда ездили и что делали. Дворник дома Епифанов тоже видел вас и все подтверждает. Умно ли запираться?.. Куда дела груз?!
— Это какое-то безумие…
— Безумие, когда мать семейства и жена уважаемого чиновника начинает играть в революцию. Отвечать, где запрещенная литература! — рявкнул ротмистр.
Софья Петровна вздрогнула, собралась и, стараясь не запнуться, заявила:
— Господин Модль, я ни в какую революцию не играю и вообще…
Она хотела встать, но силы подвели.
Жандарм приятно улыбнулся:
— Какая выдержка у хрупкой женщины. Молодец Ванзаров, воспитал жену… Что ж, не хотите по-доброму, можем и по-другому…
Ротмистр вскочил так резко, что легкий стульчик отлетел прочь, шагнул и угрожающе навис над барышней:
— Последний раз спрашиваю, куда дела запрещенную литературу?
Госпожа Ванзарова хотела быть сильной и мужественной, но из глаз сами собой потекли слезы.
На счастье, из дома прытко выскочил «гороховый»:
— Господин ротмистр, взяли! — крикнул он, сияя служебным усердием.
Августа 7 дня, лета 1905, десять утра, +21 °C
Особняк князя Одоленского
— Кого взяли? — переспросил коллежский советник.
Старший городовой Яковлев, стараясь не смотреть на кровать, доложил:
— По приказу вашего благородия, явившегося преступника.
— Как узнали, что он преступник?
— Уж больно шуметь горазд. Мы его под ручки легонько, а он как заорет… ирод. Попался, голубчик.
Снизу и впрямь доносились приглушенные крики, ругань и заявления: «Да как посмели», «да знаете ли, что…» и «ну, погодите у меня».
Источник переполоха трепыхался в лапах здоровенных молодцов. Гнев его пылал, а сопротивление было так велико, что городовым стало больших усилий усмирить строптивца. Но и господину борьба далась нелегко, лицо его приобрело цвет свеклы, волосы взбились, а дышал он рывками.
— Что тут происходит? — строжайшим тоном спросил коллежский советник.
— Родион Георгиевич?! — прохрипел задержанный. — Да отпустите, же, наконец!
Городовые подчинились кивку начальника, сила инерции толкнула господина вперед, и он чуть было не проверил подбородком крепость дубовых полов. Однако, быстро оправился, привел волосы в порядок и с поклоном заявил:
— Благодарю, а то эти медведи чуть кости не вывернули. Позвольте, а почему вы тут? Где князь?
— Могу ли знать, что вас привело в этот час?
— Вот…
Родион Георгиевич развернул клочок бумаги, служивший срочной депешей. Размашистый почерк призывал:
Дорогой друг! Настоятельно прошу прибыть ко мне как можно скорее. Дело безотлагательное, касается В. В. П. Требуется ваша помощь. Приезжайте, как только сможете. Ваш кн. О.
В углу записки красовался герб: под княжеской короной щит, разделенный на три неравные части, в левой — архангел Михаил, в правой — черный орел с короной, держащий когтями крест, а в нижней малой части — птичка с хохолком гордо расправила крылышки в горящем гнездышке. На ленте девиза значилось: «Lux in tenebris».
[3]
— Кто такой «В.В.П.» и какую помофь требуют от вас? — спросил Ванзаров, пряча письмо в карман.
— Понятия не имею! — признался Николай Карлович, а это был именно он, и пожал плечами.
— Когда получили записку?
— Часа два назад.
— Уверены в этом?
— Ну, разумеется! Мы завтракали на даче, вдруг приносят письмо. Телефонировать мне неоткуда, пришлось ехать.
— Кто принес?
— Посыльный, очевидно… Племянница ходила к калитке… — искренно удивился Берс. — Да объясните, что происходит? Где князь, в конце концов?!
Родион Георгиевич пригласил следовать за ним.
Лебедев как раз изучал левую руку трупа, когда в комнате истерически охнули. Шумел моложавый господин, за которым внимательно наблюдал Ванзаров. Гость зажал ладошками рот и, выпучив глаза, пялился на тело. В обморок падать, кажется, не собирался, был вполне цветущего вида и потому не представлял никакого интереса. Аполлон Григорьевич хмыкнул: «Экий народец у нас хлипкий», — и вернулся к штудиям.
Берс повел себя как нормальный человек, который встречает кровавые обрубки реже хорошеньких женщин. Если Николай Карлович играл, то похлеще актеров МХТ. Ванзаров не верил в красивую теорию преступника, возвращающегося на место преступления, но явление коллежского асессора требовало немедленных пояснений.
Августа 7 дня, лета 1905, десять утра, +22 °C
Дача в Озерках
— Что скажете на это?! — Ротмистр потряс мешком.
«Гороховый» безжалостно смел посуду, и на пустое место посыпались томики в четверть листа, бумажного переплета. Мешок был тщательно выпотрошен и даже вывернут наизнанку, чтобы важнейшие улики не упрятались в холстине.
Девочек позволили увести. А Софья Петровна молилась об одном: «Только бы не упасть в обморок». Это представлялось ей особенно неприличным. Подвергшись небывалому унижению, она цеплялась за последнюю соломинку: выдержать все в ясном сознании.
Модль взял книжечку:
— Так, что у нас тут… «Божественный яд». Значит, не только против империи, но и против веры нашей святой пошли? Постыдно, барышня…
К столу подтянулись прочие «гороховые», отряхивая следы обыска и с разочарованием поглядывая на улов. Ну, надо же, столько стараний, а всего-то кучка книжонок.
Ротмистр перелистнул странички и брезгливо швырнул томик:
— Ну-с, голубушка, факты налицо. Остается признаться: откуда везла запрещенную литературу и кому она предназначалась.
— Это не мое…
— А чье же? Может господин Ванзаров балуется нелегальной литературкой, так только скажите…
— Книги не его. Он не читает книг… то есть на даче не читает…
— Может, кухарка на Сенном рынке купила?
«Гороховые» одобрительно захмыкали.
— Ротмистр, умоляю вас…
— Ах, умоляете? Это мило… Ладно, искренности в домашней обстановке не дождешься. Собирайтесь, едете с нами.
Софья Петровна прошептала:
— Я не могу оставить дочек.
— Об этом раньше надо было думать, когда лезла, куда не следует! Встать!
Тело не послушалось.
Двое «гороховых» подхватили Софью Петровну, и поволокли под руки к калитке. Но им наперерез вылетела Глафира с истошным воплем:
