— Ванзаров слушает…
— Здравствуйте, Родион Георгиевич, — неуверенно сказал знакомый голос. — Мне нужно видеть вас, дело больно спешное. Не откажитесь пообедать поблизости.
Августа 7 дня, лета 1905, два часа, +25 °C
Трактир Родионова, Офицерская улица, 58
Заведение держали ярославские. Половые всегда в отменно накрахмаленных фартуках, пол исключительно выскоблен, а в буфете — только свежайшие закуски, без переклада. Из напитков — квасы шести сортов, морсы ягодные, кисели фруктовые и, само собой, чай черный колониальный. А чтоб «беленькой» сверх положенного приторговывать — ни-ни.
Публика в трактир ходила не бедная, но не транжирная: купцы, хозяева мастерских да старшины плотницких артелей. Народ работящий и трезвый. Сюда не стыдились позвать выгодного заказчика, обсудить цены, да и отдохнуть после трудового дня за самоваром. Никто тут не лез через стол с пьяными поцелуями и нос не в своё дело не совал.
Половой провел гостя в самый тихий уголок, где ожидал стол, накрытый с простодушным размахом.
Николай Карлович встал с легким поклоном:
— Уж простите дерзость, заказал обед на свой вкус, по-простому.
Ситуация сложилась щекотливая: младший чиновник пригласил старшего на приватный обед, будучи с ним знаком шапочно. Выпутываться предстояло совместно. Родион Георгиевич ощутил призыв голода и молча разместился у скатерти.
Подали закуски.
Выбор господина Берса отметился заливной осетриной, блинцами с астраханской икрой и жареными карасями под сметанным соусом. Поглощение первого выноса прошло в молчании, впрочем, как и последовавших отменных щей со слоёными пирожками.
Ванзаров наслаждался удивительной родионовской кухней, а Николай Карлович делал робкие попытки завязать беседу. Наконец он собрался с духом:
— Я вынужден был просить о встрече потому, что несколько виноват…
Да за такой обед любая вина может быть спущена!
— Да-да, я действительно виноват… — Берс заметно волновался, — потому что рассказал не все. Признаюсь: был слишком потрясен. То, что открою, может повредить моей службе… ну да ладно, я в долгу перед памятью князя…
Родион Георгиевич промокнул усы:
— Обефаю, вафи слова не будут использованы против вас.
Берс хватанул для храбрости большой глоток, забыв, что в бокале морс:
— Ну, будь что будет… Помните, я сказал, что князь сделал мне предложение… ну… чтобы… — Он запнулся, Ванзаров молчаливо выказал понимание. — …Так вот, все обстояло несколько иначе… Мы познакомились с князем года два назад совершенно случайно на одном из первых сеансов синематографа. Я был восхищен новым искусством, князь разделил мои восторги. У нас нашлись общие литературные вкусы, словом, вечер закончился дружеским ужином. Мы стали общаться, не скажу, что часто, но с визитами у князя бывал. И потом синематограф… Но я не знал, об истинных пристрастиях Одоленского. Его признание не пресекло нашу дружбу, хотя встречи стали более редкими. В среду он неожиданно пригласил меня отобедать у Пивато и сделал странное предложение: стать членом небольшого кружка. Он подчеркнул, что это не тайное общество, не революционная организация, а дружеский союз людей, по типу римских обществ, который ставит своей задачей улучшение жизни в стране. Его члены обращаются друг к другу…
— «Содал», — вставил Ванзаров.
У Берса, натурально, округлились глаза:
— Откуда… знаете… и вы тоже?
Пришлось дать честное слово, что коллежский советник никогда не носил гордое имя «верного друга», а просто угадал.
Берс, кажется, заставил себя поверить и с некоторым усилием продолжил:
— Общество называется…
— «Primus sanguinis», — закончил Родион Георгиевич.
Вот тут уж Николай Карлович отшатнулся и с настоящим испугом уставился на чиновника полиции:
— Вы… вы… — только и смог выдавить коллежский асессор.
Придумать нечто изящное на фоне роскошного стола было мучительно. Удобная версия родилась сама собой: дескать, проводя досмотр места преступления, была найдена записка князя, в которой упоминалось это название. А дальше — выводы.
Подали второе: пышущие жаром пожарские котлеты с кислой капустой, куропаток в сухарях и жаркое.
Берсу еда в горло не лезла, он лишь проглотил очередной бокал морса, а Родион Георгиевич счел неприличным набивать брюхо, когда человек готов исповедоваться.
— В кружке у каждого псевдоним… — кое-как выдавил Николай Карлович. — Простите, я солгал, что не знал этого… Князь сказал, что для меня уже выбрано имя мифологического героя…
Сложением акронима из имени, отчества и фамилии дали «Н.К.Б.». Нет, не подходит.
— …Он убеждал, что вступление в кружок позволит не только приносить обществу пользу, но и сделать карьеру. С моим чином это заманчиво…
Что ж, похоже на правду. В столице стало модно принадлежать какому-нибудь безобидному кружку, к примеру, любителей экзотических цветов или поклонников фут-болла. Курители опиума, как и последователи безумного маркиза, тоже сбивались в стайки. Кружками баловались господа, обретавшие смысл жизни в новых ощущениях, утраченных на службе или в накоплении богатств.
Впрочем, «Первая кровь» на этом разноцветном фоне выглядела яркой новинкой.
— Могу ли знать, почему отказались? — поинтересовался Родион Георгиевич.
— В первую минуту согласился… — Николай Карлович потянулся к бокалу. — Но потом не смог. Чтобы вступить в кружок, следовало пройти особую церемонию посвящения.
— Позвольте, угадать. Оральное снофение с членами кружка?
Берса аж передернуло:
— К несчастию, это правда… Теперь подхожу к главному: князь обещал открыть некую тайну, которой владеют содалы… Вы тоже об этом спрашивали… Еще раз вынужден просить прощения… Но клянусь, не знаю в чем эта тайна.
— Ну, и Бог с ней! — добродушно заявил Родион Георгиевич, посматривая на котлетку. — Уверены, что веселая церемония, имела целью вас в кружок принять?
— А что же еще?
— Ну, скажем, принести в жертву. Решили поиграть в игру, которая приятно щекочет нервы, а заканчивается настояфим убийством. Такие утонченные фалости аристократов. Все-таки «Первая кровь»…
— Прощу прощения, но это глупость.
— Можете доказать обратное?
— Разумеется. Князь прямо сказал, что в кружке, кроме него, люди невысоких чинов. А, во-вторых, убийство и Одоленский — вещи несовместные.
Второе простыло, обед пропал, и на голову бедного Николая Карловича свалилась история «чурки», правда без лишних подробностей. Но участие князя и его ковчежца были подчеркнуты особо.
— Когда было совершенно убийство? — слишком тревожно для простого любопытства спросил Николай Карлович.
