Герасимов тепло поприветствовал помощника, предложив располагаться за столом совещаний:
— Чаю не желаете?
— Благодарю, господин полковник, довольно жарко.
— Тогда к делу. Удалось проверить информацию «Рафаэля»?
— Разрешите доложить?
— Прошу без формальностей.
— Слушаюсь… — Модль развязал картонную папку и пододвинул к начальнику. — Здесь собраны сведения касательно информации агента. Все подтверждается буквально. Указанное лицо…
Тут Модль осекся, как будто не в силах произнести нечто важное.
Не отрывая взгляд от бумаг, Герасимов кивнул.
— Исключаете ошибку или подтасовку? — спросил он, отчеркивая ногтем строчку.
— Выглядит натурально. Вероятность обмана крайне мала. К тому же… — Ротмистр выудил сложенную вчетверо бумажку, оказавшуюся фотографическим снимком. — Извольте взглянуть…
Портрет вызывал разнообразные чувства, из которых удивление казалось самым слабым. Герасимов укрыл мятую карточку в папку и спросил:
— Ваши выводы?
— Агент не блефует. Прикажете выйти прямо на объект?
— Ни в коем случае. Пусть «Рафаэль» сам опекает. Мы должны быть в стороне, хотя бы формально. Ну, возьмете его, что дальше? В камеру прятать? На явочной квартире держать? Нет уж, пусть погуляет на свободе. Раз ему это удавалось делать до сих пор.
Герасимов убрал папку в сейф и вернулся за стол:
— Теперь главное. Долго скрывать подобную бомбу не удастся. Решение предстоит принимать быстро, если не сказать здесь и сейчас. Выпускать нельзя, и отдавать в чужие руки такой подарок — верх легкомыслия.
Ротмистр проявил спокойную готовность:
— Приказывайте, господин полковник.
— Голубчик, что приказывать! — Герасимов невольно повысил голос. — Тут приказы не подходят. Понимаете, чем рискуете?
— Так точно. Если готовы вы, я последую за вами не раздумывая. А погибать, так ведь раз.
В немигающих глаза помощника царило спокойствие и безмятежность, как в омуте. «Счастье-то — вот оно — не отдавать приказ, а не раздумывая повиноваться».
Александр Васильевич под взглядом этим вдруг понял, что прижат к стенке и отступать некуда. Как-то само собой так вышло.
— Прекрасно! — командирским тоном произнес он. — Я в вас не ошибся.
— Благодарю, господин полковник.
Начальник встал, подскочил и ротмистр, взяв стойку «смирно».
— Операцию приказываю начать сегодня же. Назовем ее «ВВП». Что и когда делать, вам известно. В эти дни особое внимание обратить на действия «Рафаэля». Не вмешивайтесь, но не упускайте из вида. Все должно произойти само собой. Тогда успех неизбежен. В случае малейшей опасности уходите в сторону и заметайте следы… Кого предлагаете на «ягненка»?
— Ванзарова из сыскной.
— Отличный кандидат, уж больно умен да прыток, пора и урезонить.
Оценив несомненную тонкость начальника еле заметной усмешкой, ротмистр козырнул и удалился. А полковник отер надушенным платком вдруг вспотевшее лицо. Глядя на Мойку, весело сверкающую за окном, прошептал он «выручальную молитву»:
— Чему быть, того не миновать.
Августа 6 дня, года 1905, одиннадцать, жарче
1-й Выборгский участок 4-го отделения С.-Петербургской столичной полиции, Тихвинская улица, 12
Не миновать при появлении начальства сыновнего трепета, близкого к обмороку. На лицах читается «рады служить», спины гнутся в дугу, а на губах бродит улыбка обожания, придурковатая, но сладострастная. Начальство млеет, подчиненные мрут от счастья. В какое присутствие ни зайди, везде случаются этакие сердечные моменты. И верится, что подобная благость будет произрастать в государстве Российском вечно.
Появление самого помощника начальника сыскной полиции г-на Ванзарова, да в сопровождении самого г-на Лебедева, не говоря уже о самом г-не Джуранском, повергло участок в торжественное молчание. Даже пристав Шелкинг нервно теребил отворот мундира.
Мило улыбнувшись и крепко потискав ладонь подполковника, Родион Георгиевич поинтересовался происшедшим. Пристав забегал глазами и, тревожно икнув, предложил осмотреть находку.
Гостей подвели к лавке, на которой стоял массивный предмет, скрытый грязной рогожкой. Отведя взгляд и, кажется, набираясь сил, Шелкинг сдернул покрывало.
Всеобщему обозрению предстал сундук мореного и лакированного дуба, по виду старинный, в согбенных фигурках католических святых на всех бортах и с распятием на центральной панели. Крышку — не круглую, как полагается, а остроугольную — венчал заборчик шпилей, словно снятых с костела. Вещь казалась искусной поделкой.
— Внутри… — процедил сквозь зубы Ксаверий Игнатьевич, словно боясь разбудить кого-то.
Крышка поддалась легко, открыв источник странного запаха, ощутимо витавшего в участке.
Родион Георгиевич зажмурился лишь на миг. Ну, подумаешь, коллежский советник моргнул. Эко дело! Видел он подобное, видел. На иллюстрации в учебнике криминалистики Гофмана. В общем, ничего особенного. Однако растерянность пристава простил.
— Славная чурочка! — пропел Лебедев. А Джуранский лишь передернул тонкими усиками.
В сундуке, без сомнения, покоилось тело. Вернее, не тело, а торс. Вместо головы торчал обрубок шеи с рваными, как обгрызенными, краями. От ног остались шматы до колен, да и то разодранные в клочья. А вместо рук — кровавые культяпки до подмышек. Найти в диком лесу, да в голодную зиму такое — не диковинка: шел путник, сбился с дороги, волки и задрали. Но в столице империи наткнуться на кусок мяса человеческого — происшествие несусветное. Не было еще таких дел у столичной полиции.
— Аполлон Григорьевич, может, займетесь? — сдержанно попросил Ванзаров.
В приятном нетерпении криминалист потер ладошки:
— С превеликим удовольствием, да! Коллеги, где у вас уютный морг?
Шелкинг потащился было за сундуком, но Родион Георгиевич указал следовать за ним.
Кабинет пристава содержался в единой моде участка, то есть походил на пыльный чулан. Бумаги и дела хранились кипами в образцовом беспорядке, куда их кинули и благополучно позабыли.
Расчистив местечко, Ванзаров приступил к расспросам. И пяти минут не потребовалось, чтобы представить событие в общих чертах. Для выяснения деталей требовался главный свидетель, каковой и был доставлен под конвоем. Шелкинг счел за лучшее удержать Пряникова под замком. Мало ли что.
Замученный извозчик от души проклял злую минуту, когда повернул в участок. Завидя солидного господина с бархатными усами и цепким взглядом, так и буравившим нутро, а более смахивавшего на среднего мишку, Никифор решил, что дело худо, все грехи повесят на него. И не очень ошибался.
