Впервые в жизни «железный ротмистр» не мог подобрать слова. То есть они упрямо не желали слетать с уст. Все же закалка кавалериста взяла верх. Джуранский решительно выдохнул и доложил:
— Хочу принести глубокие извинения. Вел себя недостойно чести офицера и вашего помощника. Прошу меня простить.
— Да ведь все правильно делали, приказ выполняли.
— Не всякий приказ надо выполнять… как видно… — Мечислав Николаевич не умел красиво развивать мыль, но зато слова подбирал такие, что и коню понятно. — Я для себя решил, Родион Георгиевич: я с вами. Прошу принять под ваше начало… И еще. Насчет Николя Тальма: он не убийца и даже не жертва. Его задержали на вокзале. Я допросил. Оказалась, в четверг они с князем поругались до драки. Одоленский вроде бы завел нового ухажера, Рябов выследил и увидел их на даче. А этот… танцор просто сбежал в Москву. Вы были правы.
Новость вовремя! Значит, «чурка» никак не может быть балерунчиком. Во-первых. Но самое важное: позднее возвращение князя и его сорванное горло имеют простейшее объяснение — скандал с любовником. Хоть это не алиби, но что-то в этом кроется.
— Как порою забавна истина, господа! — глубокомысленно изрек Лебедев.
Вновь обретенному помощнику опальный начальник пожал руку с искренним облегчением.
Докладная записка заведующему патолого-анатомическим отделением доктору Леткорову А. Г. от санитара морга Гниляева А. Д.
Милостивый государь!
Довожу до Вашего сведения, что 8 августа, в половине десятого вечера, в вверенный мне морг прибыла группа лиц, не менее шести человек, вовсе мне неизвестных, которые учинили форменное безобразие. Отказавшись назвать, кто такие есть, они обозвали меня «сволочью» и «подлецом» без всяких на то оснований, а также выбили ударом кулака передний зуб. Господа эти потребовали выдать тело, которое с утра находилось на публичном опознании, на что я отказался ввиду неимения от Вас никаких распоряжений. Тогда по виду старший из них заявил, что вступит со мною в половую связь и сделает оное с моей матерью и всеми родственниками, фигурально выражаясь. Видя такое насилие над моей личностью, я вынужден был уступить. Господа положили тело в мешок и увезли в неизвестном направлении, а в мое лицо ткнули кулаком, потребовав, чтобы я держал язык за зубами.
В связи с вышеперечисленным ходатайствую о предоставлении мне выходного дня и пяти рублей на поправку нанесенного ущерба.
Подпись: Гниляев.
Августа 8 дня, начало одиннадцатого, +18 °C
Ювелирная мастерская Кортмана, Невский проспект, 32
Когда Эдуард Иванович наконец понял, что это не ограбление, за полицией бежать не надо, а напротив, она пришла сама, все семейство высыпало на порог в ночных сорочках и со свечками. Огоньки на фитильках прыгали, трое сыновей и супруга дрожали то ли от холода, то ли от вида «железного ротмистра» с наганом, требовавшего пуститься в лавку… И немедленно! К несчастью, ювелир проживал над мастерской.
Все еще трясущимися пальцами господин Кортман застегивал сюртук.
У витрины встревоженного ювелира поджидали еще двое господ.
— Профу простить за внезапный визит,… — Родион Георгиевич извлек самую светскую интонацию, на какую сегодня был способен, — …но дело больно срочное.
— Извольте, я к услугам. — Эдуард Иванович говорил с легким тевтонским акцентом, впрочем, чисто.
Свет в мастерской зажегся в неурочный час.
— Нас интересует вефица, которую вам заказали, думаю, с месяц тому…
— Да-да, конечно. Что именно?
— Точно сказать трудно, некая фигурка, осыпанная брильянтами.
— О, таких фигурок есть много. Какая именно?
— Та, которую заказал князь Одоленский.
Кортман заметно смутился и принялся теребить пуговицу:
— Его светлость просил соблюдать инкогнито, не показывать, это сюрприз.
— И не такие сюрпризы видали! — не удержался Лебедев.
Ювелир строго осмотрел несдержанного субъекта, возвышавшегося над ним на целую голову:
— Как хотите. Его светлость будет сердиться. Я предупредил. Вина будет ваша.
Коллежский советник согласился снести любые попреки от князя. Кортман окинул взглядом полицейскую троицу и, неся собственное достоинство, удалился. А когда вернулся, держал изящную шкатулку, расписанную в русском стиле красными жар-птицами.
Ювелир благоговейно снял крышку.
В серебряном гнездышке, сплетенном из затейливых язычков огня, сидела прекрасная птичка. Крылышки еще маленькие, но уже сильные, широко расправлены перед полетом. В глазках сияют крупные бриллианты, мелкие камушки рассыпались блестками на перышках. Словно невеличка только что выпорхнула из хрустального дождя. Фигурка имела секрет: вставлялся ключик, заводился механизм, и пичуга принималась вертеть головкой да хлопать крылышками. Тонкая работа и денег стоит!
— Выглядит безобидно, — шепнул Лебедев Джуранскому, взиравшему на сокровище с некоторым разочарованием. И то верно, что хорошего в птице, вот если бы конь!
Зато Родион Георгиевич не поленился выразить мастеру восторг, а потом спросил:
— Когда князь обефал забрать эту бесподобную вефь?
— О! Совсем обещал завтра, — уверил польщенный ювелир.
— Он лично приедет?
— Нет, его ассистент месье Выгодски.
— А если тот вдруг не сможет?
— Другой ассистент, но с запиской от князь. Опять на бумаге с гербом!
— То есть князь уже забирал птичку?
— Конечно! Хотел посмотреть работу. Остался доволен.
— Когда вернул?
— Недавно. В субботу. Проверил механизм. Приказал не заводить.
— Ах, вот в чем дело! — Родион Георгиевич решительно разгладил усы. — Что князь попросил доделать?
— Ерунда. Приклеить бархат на дно.
Лебедев с Джуранским украдкой переглянулись, дескать: «Вы понимаете? И я — нет! Какая досада». Дело окончательно запутала настоятельная просьба коллежского советника выдать птичку.
Кортман заявил, что это совершенно невозможно. Но Родион Георгиевич пообещал вернуть фигурку перед рассветом в целости и сохранности. Под честное слово сыскной полиции.
— Еще одна бессонная ночь без любви! — тихо обрадовался Аполлон Григорьевич.
Ювелир колебался, но честные глаза господина Ванзарова, огромная фигура господина Лебедева и револьвер в руке господина Джуранского убедили.
Эдуард Иванович из рук в руки передал сокровище.
— Ваше слово, — веско предупредил он. — Вернуть до рассвета.
Августа 8 дня, около полуночи, +16 °C
Бюро судебной экспертизы Врачебного комитета министерства внутренних дел, Набережная реки Фонтанки, 16
Рассвет не спешил к спящей столице с востока. Над площадями и проспектами, реками и каналами, дворами и помойками, лавками и рынками полновластно царила ночь, потревоженная редким прохожим, одинокой повозкой да стуком каблуков бессонных городовых. Город дремал, укрывшись темными окнами.
