Аполлон Григорьевич отдернул шторы, век нестираные, распахнул створки и настежь открыл дверь в лабораторию:
— Сквозняков бояться — в полиции не служить! — громогласно заявил он.
Дальнейшие приготовления выглядели грандиозно. Вся лабораторная посуда: колбы, склянки, реторты, горелки Бунзена, змеевики и прочее наследство алхимии — была убрана на пол и даже вынесены в коридор. Шкафы с уликами, скопленными в бесчисленных делах, завесили плотными одеялами, а невообразимую коллекцию всяческих предметов — от финского ножа до горшка с засохшим тропическим растением рассовали по углам. В результате трудов трех сотрудников сыскной полиции уютное гнездышко криминалистки, к которому не рискнула бы прикоснуться даже самая смелая горничная, приобрело уныло-пустой вид. Лабораторная столешница бесстыдно открыла следы химических опытов.
— Миленько, но и бедненько, в вашем духе, Ванзаров! — выразился хозяин, печально оглядев осиротевшее помещение.
Разгоряченный Родион Георгиевич позволил не надеть сюртук и лишь отряхнул брюки:
— Взрывная волна уйдет в окна, и осколков поменьфе… В худфем случае.
— Учтите, на место все сами вернете.
— Непременно.
— И зачем я только поддался!
— Затем, что умный человек и понимаете, с кем имеем дело.
— Там видно будет. — Лебедев облачился в кожаный фартук, сунул в зубы сигарку и величественно махнул рукой: — Ротмистр, вносите.
Мечислав Николаевич вернулся из коридора с расписной коробочкой, неся ее на вытянутых руках, как полную чашку. Ювелирное украшение перешло в руки криминалиста и поместилось в центре стола. Взлетели расписные жар-птицы, открыв серебряную пичугу на шарообразном постаменте.
— А ну-ка, господа, отошли в угол и присели на пол, — скомандовал Аполлон Григорьевич.
Джуранский безропотно последовал за начальником, хотя счел подобную осторожность безобразно неприличной для кавалерийского офицера и даже граничащей с трусостью.
Между тем Лебедев вооружился сильной лупой и скрупулезно осмотрел ювелирное произведение. Следов постороннего вмешательства не обнаружил. Затем, перевернув феникса, пристроил к бархатной наклейке тончайший скальпель и осторожно ее отделил. Открылось дно со следами приставшей ткани.
— Здесь затычка припаяна, — сообщил он, осторожно ведя острием по бороздке. — Открыть невозможно. То есть, возможно, если распилить. Приступаем?
Предложение было отвергнуто.
— Как определить, есть что-то внутри или нет? — спросил Родион Георгиевич, поднимаясь с корточек.
Лебедев самодовольно скрестил руки:
— Эх, коллега, в гимназии надо было физику учить, а не греческую философию, да! Что бы вы без меня делали!
Аполлон Григорьевич кое-как разыскал в ужасающем беспорядке аквариум, приказал Джуранскому наполнить его водой и повторил с фигуркой опыт Архимеда. После чего взвесил птичку на лабораторных весах и уселся за расчеты в благоговейной тишине.
Коллежский советник и его помощник не смели шевельнуться, следя за рождением математического чуда при помощи счета столбиком.
— Итак, двоечники… — Криминалист торжественно поднял листок с цифрами. — Учитывая плотность серебра и чистый вес, а также вычтя караты бриллиантов, каковых имеется ровно тридцать три, однозначно можно сделать вывод: бюстик должен быть пустотелым. Однако сложнейший эксперимент в виде постукивания показывает нам обратное. Из чего делаем строго научный вывод: нутро птички набито веществом, отличным от металла. Если наугад взять пироксилин, посчитать примерный вес, который может поместиться, сложить с чистым весом серебра — получатся схожие цифры. Пересчитать желаете?
Внезапно Джуранский шагнул к птичке и сжал ее в кулаке.
— Господа, я проверю. Прошу вас последовать в укрытие, — сказал он, отступая к стене.
С внезапной прытью Лебедев поймал руку ротмистра, сжал стальным захватом и рявкнул:
— Смирна!
Условный рефлекс сработал — бывший кавалерист замер. Этой секунды хватило, чтобы вырвать птичку.
— Геройствовать вздумал? — заорал Лебедев, прижимая фигурку к фартуку. — А потом кишки соскребай со стен?
Ротмистр побледнел, скулы заходили, а кончики усиков задрожали. Он спрятал руки за спину и еле сдерживал удила.
Схватив криминалиста под локоть, Ванзаров отволок его в коридор и лишь там прорычал:
— Не понимаете разве, он же вину загладить надумал! Эх, вы…
Аполлон Григорьевич поупирался, но остыл быстро. А дипломатические усилия коллежского советника привели к полному примирению. Горячие натуры пожали друг другу руки. Как раз под бой настенных часов.
— Что будем делать? — тревожно спросил Лебедев. — Осталось пять часов…
— Может, не возвращать Кортману? — предложил Джуранский. — Скажем, что изъяли в интересах розыска.
Родион Георгиевич прикрыл источник раздоров:
— Не вернуть — значит, упустить убийцу.
— Ну, тогда я не знаю… — И криминалист пораженчески поднял руки. — Тут чудо требуется.
Ванзаров решительно затянул галстук, надел сюртук и шляпу:
— Чудо — это не фокус. А вот где извозчика сыскать в этот час?
Августа 9 дня, третий час ночи, +16 °C
Дом в Коломенской части С.-Петербурга
В час этот только кошки да жулики по улицам бродят, честные люди спят и в ус не дуют. Негоже христианской душе бродить в потемках. Однако благолепную тишину улочки разбудил торопливый цокот и тарахтение колес. Подъехала пролетка, с которой резво соскочил плотный господин. Сунул извозчику трехрублевку и посулил другую, если тот обождет с полчаса. Возница обещался и немедля повесил нос, преспокойно задремав.
Неурочный господин прошел квартал, держась в тени домов, приблизился к ограде, за которой еле виднелся сад при большом особняке, узнаваемый по шелесту веток, огляделся на пустой улице и перемахнул решетку так ловко, словно занимался этим с рождения. Силуэт проскользнул по садовой дорожке. Что-то хрустнуло, щелкнуло, скрипнула дверная петля, и снова воцарился покой.
Ночью старинный особняк кажется живым. Бродят неясные шорохи, скользят тени, и кажется, что за каждым углом подглядывают чьи-то невидимые глаза.
Ванзаров отогнал неприятный холодок, пробравшийся по плечам, и двинулся изученным маршрутом. Ступать старался беззвучно — в пустом доме даже легкий скрип половиц отдается громовым эхом.
Наконец, второй этаж и кабинет князя. Дверь поддалась легкому усилию, но издала жалостный и пронзительный скрип.
Раритеты встретили гостя равнодушием. Найти что-то без света в нагромождении невозможно. Но Родион Георгиевич на ощупь прошел до стола, нагнулся, присмотрелся и взял то, что хотел.
