— Полковник, да вы в своем уме?!
— Прошу дозволения изложить план.
Фредерикс брезгливо поморщился, но уделил минуту, в которую Иван Алексеевич и уложился. План в самом деле казался разумным. Как ни досадно было Владимиру Борисовичу выпускать прохвоста из когтей, но опасность была слишком велика. А тут явился лучик надежды.
— Кого намерены привлечь? — спросил министр особо холодным тоном, чтобы не возникло иллюзии о снисхождении: кара лишь откладывается.
— Коллежского советника Ванзарова.
— Кажется, из сыскной полиции?
— Так точно, помощник начальника сыскной полиции Филиппова. Хороший специалист, не замечен в интригах, честолюбив, но без связей, продвигается по службе благодаря личным качествам.
— Похвально, — с легкой иронией произнес барон. — Справится?
— У него нет незакрытых дел…
— Действуйте. У вас трое суток, — и генерал обратился к бумагам, что означало «прием окончен».
Вернувшись в гулкий коридор дворца, полковник Ягужинский огляделся и лихо оттопал пару тактов бравурного марша. Поведение, однако, удивительное.
Августа 6 дня, года 1905, в тот же час, жарко
1-й Выборгский участок 4-го отделения С.-Петербургской столичной полиции, Тихвинская улица, 12
К удивлению, пахло пристойно. Тайна благовония открылась просто: Лебедев раскурил свою ядовитую сигарку и одна вонь пожрала другую. Сам Аполлон Григорьевич, скрестив руки, мурлыкал мотивчик, с гордостью разглядывая шов вскрытия, рассекавший тело. Иных причин для веселья не наблюдалось.
Место предварительного хранения жертв, по большей части пьянок и народного разгула, отличалось откровенной убогостью. Пол зиял цементными дырами более, чем кафельными шашечками, углы поросли плесенью, а вместо положенного анатомического стола с мраморной крышкой торчал верстак.
Ванзаров приблизился:
— Могу ли знать, что за срочность?
— Как вам «чурка»? — Лебедев выпустил ствол дыма. — Шедевр, да!
— К делу, профу вас.
— К телу так к телу, да… — Сигарка была безжалостно затушена. — Мужчина не старше двадцати лет, хорошего сложения, прекрасно развит физически. Видимо, занимался танцами или балетом, судя по остаткам икроножных мышц. Кожа чистая, холеная, содержалась в гигиене. Явно не из рабочих или крестьян. Смерть наступила не меньше тридцати часов назад, то есть в ночь с четверга на пятницу, от полуночи до двух часов. Незадолго перед кончиной выпил вина, обильно поужинал. Тело положили в сундук после наступления трупного окоченения. Второстепенные детали смерти установить невозможно по причине отсутствия рук, ног, пальцев, ногтей, волос и головы.
— А первостепенные и так видны. — Разглядывая обрубки, Родион Георгиевич засунул руки в карманы сюртука. — Так зачем я вам понадобился?
— Не спешите, коллега. Как, полагаете, ему отсекли голову?
— Ну, уж не хирургическим ланцетом…
Лебедев хмыкнул:
— Еще варианты? Шашка? Топор?
— Аполлон Григорьевич!
— Ладно-ладно. Так вот, голову и все остальное не отрубили…
— Да что вы! Неужели откусили?!
— Оторвали.
— Простите?
— Говорю, с корнем вырвали! — как глухому, крикнул Лебедев.
— Так его четвертовали? Рвали на дыбе?
— Исключено. Кожа имела бы совсем иной характер повреждений. Можно бы свалить на зубы крупного зверя, типа льва или тигра, но вот следы термических ожогов мешают.
— Тогда что же?
— Пока рано делать выводы. В любом случае не расчленение стало причиной смерти.
— Уверены?
— Как в себе. Смерть наступила в результате того, что голосовая щель и гортань забились вот этим… — Аполлон Григорьевич предъявил лабораторное стеклышко с капелькой желтоватого вещества. От комочка шел резкий мускусный запах.
Настроив остроту походного микроскопчика, Лебедев пригласил взглянуть.
В увеличительном стекле виднелись зернышки с хвостиками.
— Позвольте, так ведь это… — запнулся коллежский советник.
— Сперма, да, — подтвердил криминалист.
Родион Георгиевич все же переспросил. Но эксперт привел неоспоримое доказательство: в дыхательных путях обнаружены сгустки семени.
— Как возможна такая смерть? — все же спросил Ванзаров.
— Как от любого чужеродного предмета в горле: задохнулся. Видимо, его держали за руки и за ноги, но в отсутствие конечностей это подтвердить невозможно. Скорее всего, юноша был оглушен, и уже в бессознательном состоянии над ним надругались. Но в отсутствие головы можно лишь предполагать. Обязан заметить: в прямой кишке семени нет вовсе…
Статья № 955 Уголовного уложения о наказаниях в разъяснениях Сената от 1869 года трактует мужеложество как половой акт в задний проход и ничего более, схлопотать можно от силы два года каторги. На деле от этой статьи пострадал лишь единственный «шалун», некто господин Микиртумов. Ни один суд даже не станет рассматривать дело, где жертву удушили спермой: нет такой статьи в российских уложениях, не говоря уж об этических тонкостях. Значит, по протоколу юноша должен погибнуть от «отрыва» головы. Но если пользовали его одни, а «разрывали» труп другие — опытный судебный следователь и браться за дело не станет: адвокаты докажут, что убийства не было как такового… Что сказать? Выглядит это театральной постановкой с дешевыми эффектами. Только увертюры Вагнера не хватает…
— Уж поверьте мне, как мужчине, такой подвиг требует исключительных свойств организма, долгого воздержания или нескольких участников! — Лебедев многозначительно подмигнул.
— Зачем же руки-ноги отрывать?
Криминалист только пожал плечами:
— Может, так «чурку» проще засунуть в сундук… Это уж ваше дело… А у меня осталась лишь маленькая деталь…
— Ефе сюрприз?!
— Ну, честное слово, мелочь. — Лебедев выставил указательный палец. — Видите у «чурки»… простите — у трупа два пятнышка там, где была подмышка?
— Похоже на укус…
— Нечто вроде. Но для змеи крупноват… Скорее вампир! — Аполлон Григорьевич хитро подмигнул. — Правда, я, как ученый, отвергаю их существование.
Родион Георгиевич уже собрался весомо ответить, но тут в дверь заглянул вездесущий Амбросимов и сообщил, что телефонируют из третьего Казанского участка. Новость показалась столь любопытной, что Ванзаров стремительно выскочил из бодрящего холодка.
Августа 6 дня, года 1905, часом ранее, +22 °C
Дача по Финляндской железной дороге
— Экая погодка! Чудо как хороша! Только нашего столичного брата, замученного стужами, трогает такая коллизия. Стоит небосводу дать лазури — и кажется, жизнь прекрасна, а Русь — райский уголок! Ну, за погоду! — торжественно провозгласил Николай Карлович Берс и осушил бокал.
