Неуместный доклад был прерван махом начальственной руки.
– Это что же такое? – только и смог вымолвить пристав, срывая бесполезную салфетку. – Что это, голубчик, я вас спрашиваю?
– Изволите видеть...
– Молчать! – рявкнул подполковник. – Вы что себе позволяете? Да понимаете ли вы, как я буду выглядеть на докладе у господина полицеймейстера нашего отделения? А очень даже приятно. Господин полковник спросят: «Все ли спокойно в центре столицы, господин пристав?». А что я отвечу? «Так точно, ваше высокоблагородие, все покойно, за прошлый день – три убийства». Три! Это за полгода столько не бывает во всей столице, а тут Казанская часть отличилась, понимаете, вы или нет? Вот что наделали, милостивый государь... Сидели бы у себя в департаменте, и не мешали работать. Боже мой, что же теперь делать?
– Позвольте, господин подполковник, – сдерживая обиду, сказал Ванзаров. – В чем моя вина? Произошло три преступления, я завел дела. И теперь...
– Голубчик! – Желудь молитвенно сложил руки. – Да кто же вас просил дела-то заводить? Ну, отравились барышни, так и земля им пухом. Бумагам-то зачем ход давать?
– Но как же...
– Да вот так, голубчик. Я же просил вас: тише, без самовольства. А вы что наделали?
– Исполнял свой служебный долг.
Пристав даже плюнул в сердцах. Нет, с этим толку не будет, надо избавляться от мальчишки, пока дров не наломал. Честный и исполнительный – что может быть хуже для полицейской службы. Ни тонкости, ни дипломатии, ни понимания в нем нет. Идет, как таран. И откуда такие шустрые берутся?
Много разнообразно-горьких мыслей пронеслось в голове, но внезапно Желудь вспомнил, что несчастье это попало в его участок не просто так. Не зря ведь начальник сыска, господин Вощинин – человек мудрый и проницательный, не оставил у себя, а уговорил приютить. Возможно, за таким глупейшим поведением кроется хитрый расчет высокого начальства: проверить, насколько пристав блюдет закон, а затем сделать строгие выводы, чтобы другим неповадно было. А вдруг мальчишка не так глуп, как кажется? Вдруг это все тонкая игра, чтобы сделать из пристава козла отпущения и лишить заслуженной пенсии?
Прикинув вновь открывшиеся резоны, Савелий Игнатьевич счел нужным резко поменять тон, и выудить добрейшую улыбку:
– Молодец, Родион Георгиевич, не спасовали!
Ванзаров терпеливо ждал, что еще придумает пристав.
– Выдержал проверку, не испугался! Еще раз – молодец. Так и должен вести себя чиновник полиции: закон для нас – святое. Для того и поставлены. Так,что не обижайтесь на мое распекание, голубчик, это необходимая процедура.
Не поверив ни единому слову Желудя, Родион выказал полную покорность любому начальственному самодурству.
– Благодарю за службу, голубчик. Теперь у вас забот – невпроворот: три дела закрыть нужно. Справитесь? Ну, я в вас верю. Идите, голубчик, не задерживаю.
– Позвольте доложить...
– Что-то еще? – борясь с улыбкой, спросил пристав.
– Считаю, что убийства женщин и неизвестного господина имеют между собой связь, – сказал Ванзаров, примечая, какие чувства прорываются на лицо пристава. – Для этого есть веские основания. Они изложены мною в докладной записке, которую изволите видеть. Для того чтобы скорейшим образом завершить розыск по этим делам, прошу выделить филерское наблюдение...
Савелий Игнатьевич пришел к неоспоримому выводу: точно, юнец подослан. Виданное ли дело – просить филеров. Да это ведь какие траты по участку! Средства потребуется немалые. А откуда им взяться, когда супруга по весне дачку в Белоострове прикупила, что по ведомости провели, как «затраты на осведомителей». Весь участок потом месяц фальшивые донесения сочинял.
Изобразив напряженную работу мысли, Желудь, наконец, изрек:
– Сожалею, голубчик, но это невозможно.
– Почему? – нагло спросил Родион.
– Весной в участке были крупные затраты на агентурную работу, так что в этом году бюджет исчерпан. Мы же не жандармы, которые берут, что требуют. Уж извините, бессилен.
– Значит, филеров нельзя выделить?
– Никак не возможно... Ступайте, Родион Георгиевич, жду от вас скорейшего завершения дел, чиновнику для особых поручений в таком вопросе оплошать никак нельзя. Имейте это в виду, – сказал пристава, возвращая дела.
– Могу я целиком заниматься только этими делами?
– Все, что пожелаете, голубчик. Это – главное. А уж мелочь мы сами подчистим.
Родион отвесил сдержанный поклон и, разбрызгивая искры возмущения, отправился к своему рабочему столику, затиснутому в самый угол, к окну. Юный чиновник не мог понять: как это в полиции нет средств на филеров. Как же тогда раскрывать преступления? Не самому же дежурить в засаде. Да и не обучен тонкому искусству следить в выслеживать. Но спорить с приставом бесполезно. Ванзаров прекрасно понял, что Желудь из вредности ничего не даст. Даже если мог бы.
А между тем, в приемном отделении чиновники Матько и Кручинский уже занимались важнейшим делом, а именно: составляли протокол на пойманного без паспорта чухонского крестьянина Салоннена. Мужик, приехавший в столицу на заработки, был задержан бдительным городовым за попытку здороваться с каждым встречным, и доставлен в участок.
Матько подмигнул коллежскому секретарю:
– Сколько у нас не закрыто?
– Две кражи и одни разбой, – ответил Кручинский.
– Порадуем господина пристава?
Чиновники принялись задавать вопросы мужику, ни слова не понимавшему по-русски, но ответы записывали утвердительные. Не прошло и пяти минут, как опасный злоумышленник Салоннен сознался во всем, что спрашивали. Чрезвычайно довольный таким скорым следствием Матько, закончил расписывать признание, повернул лист к мужику и сунул чернильную ручку:
– Подпиши! – как глухому крикнул он.
Добродушный Салоннен понял, что хорошие господа заботятся о нем, и вот уже написали прошение об устройстве его на работу. Надо их будет табаком угостить. Какие добрые люди живут в столице, зря односельчане пугали. Законопослушный крестьянин уже занес перо, чтобы подписать себе пять лет каторги, как вдруг его толкнули. Молодой человек прилично одетый, невежливо вырвал перо, разорвал прошение, да так, что клочки засыпали пол, подхватил за локоть и выволок крестьянина за порог. Салоннен очень расстроился: надо же, в солидном учреждении работают такие грубияны. Вздохнув, он нацепил картуз и отправился к Сенному рынку, приветливо манившему подводами с товаром.
А грубый чиновник, вернувшись к добрым коллегам, саданул кулаком по загородке и злобно вопросил:
– Как смеете?!
– Да что же? – изобразил невинность Матько. – Ему все равно, а с участка дела бы списали.
– Мы – полиция, а не палачи! – с жаром возразил Ванзаров. – Может, пытками да розгами не побрезгуете? Мы поставлены защищать слабых, а не губить их ни за что ни про что. Если невиновных обрекать будете, как же потом закон защищать? Стыдно, господа.
