– Когда она поступила к вам?
– Года полтора назад… – Дмитрий Иванович таким же деревенским манером прочистил нос. – В нашем деле нужно красивое лицо. Оно отвлекает внимание, чтобы не заметили, чего не следует. Работала исправно. Ну, около красивой барышни всегда вьются поклонники, но в этом смысле Вероника была строгих правил. Никаких глупостей. И вообще девочка старательная, на своем месте. У нас ведь представление каждый день, а его подготовить нужно, реквизит и прочее. У нее и времени свободного не было почти. Выспится – и сразу в театр. Секреты профессии ей, конечно, не передал, все со мной погибнет, но она и не просила. Ассистентка и есть.
– Помогая готовить фокусы, Лихачева касалась ядовитых или вредных веществ?
– У нас иллюзии, а не химическая лаборатория. Откуда взяться яду? В лучшем случае – безвредный магний для вспышек с дымом.
– Кто мог желать ей смерти?
Орсини только рукой махнул:
– И думать нечего. Симпатичное личико, хорошенькая фигурка да мечты о богатом муже. В двадцать шесть лет у барышень иных не остается. За что тут убивать?
– Так ей было двадцать шесть?
– И вы обманулись. Еще бы…Так следила за собой, что десять лет долой. Умница. С веснушками только мучилась.
– Какие веснушки?
– Самые обыкновенные: пигментные пятнышки на щеках. Очень ее донимали.
– Ну, конечно: веснушки… Может быть, ревность или зависть?
– Эх, господин… Как вас… На актрис, конечно, смотрят как на доступных женщин, но Вероника себя блюла. Сколько раз ей заманчивые предложения делали, особенно после выступлений в частных домах, она – ни в какую.
– У нее есть молодой человек?
– Наверняка не скажу, но, кажется, у них роман с моим ассистентом Сданко.
– Что за имя? – удивился Ванзаров.
– Серб, Сданко Дракоши. Славный малый, весельчак, красавец, что тоже немаловажно, женщины от него млеют, работящий, всегда безотказный.
– Давно у вас?
– Да уж года два… Дельный парнишка и без фокусов, извините.
– То есть не пьет?
– Совершенно. Даже на праздники. Говорит: мне и так весело.
– Позволяете любовь на службе?
– А что тут такого? – фокусник, кажется, обиделся. – Сданко – мужчина надежный, заработки копит. Поженятся, Веронике за ним будет спокойно, да и семьей выступать лучше… О господи, о чем я?
И Дмитрий Иванович закрыл лицо крохотными ладошками. Печально и смешно одновременно.
– Госпожа Лихачева никогда не называла фамилию Эльвира Агапова?
Что-то такое промелькнуло в заплаканном личике. Орсини вытер глаз и строго сказал:
– От нее никогда не слышал.
– А сами не слышали? – уточнил Родион.
– Фамилия известная, мыло Агапова…
– Вы лично с Эльвирой Ивановной знакомы?
Немного замявшись, старичок согласился, что был представлен.
– А матушку ее, Клавдию Васильевну? – не унимался юный чиновник.
– Нет, не знаю.
– В доме господина Агапова бывали?
– Кажется, давали там представление…
– Значит, его дочек видели?
Дмитрий Иванович молчаливо согласился.
– Неужели не знаете госпожу Агапову?
Орсини заверил, что не имел такой чести и даже не представляет, как она выглядит. Это было странно. И совершенно нелогично. Но разобраться Родион не успел.
В участок влетела дама, разбрасывающая искры гнева, как зажженная ракета. Шляпка сбилась набок, а взгляд был ужасен. Чиновник Редер ловко спрятался под стол, так что весь удар достался коллежскому секретарю.
– Где… мой… сын? – вбивая каждое слово, как приговор, дама наступала прямо на Ванзарова. Тот еле успел встать.
– Позвольте, сударыня…
– Не сметь! Так! Со мной! Где мой сын? Уже одиннадцатый час, а ребенка нет дома! Я чуть с ума не сошла! В Литейном сказали, что какой-то негодяй по фамилии Ванзаров посмел забрать его для розыска! Где этот мерзавец?
Когда на Родиона начинали кричать, происходило волшебство. Разумом овладевало спокойствие, а сердце покрывалось непробиваемой рыцарской броней. Вот и сейчас юный чиновник невидимо преобразился.
– Он перед вами.
От прямого немигающего взгляда, не сулящего ничего хорошего (а еще усы изготовились), дама отпрянула, но тут же пошла на новый приступ:
– Как вы посмели? Он же еще ребенок! Я буду жаловаться полицеймейстеру! Немедленно верните сына!
– Он – не ребенок!!!
От титанического рыка замер в медицинской даже Лебедев. Не ожидал он такого от Ванзарова. И зря. Наш герой еще и не на такое способен… Ну, не об этом речь…
– Он не ребенок! – куда тише, но с такой же силой повторил Родион. – Он – чиновник полиции. И служит не вашей юбке, а закону и порядку. И служит, доложу вам, отменно. Можете гордиться своим сыном. Он настоящий мужчина и защитник! И великолепный полицейский!
В этот миг мужчина и защитник окончательно пришел в себя, заморгал и печально произнес, как приговор:
– Маменька… И здесь достала… Надо идти…
– Лежите уж, герой… – добродушно пробурчал Лебедев и сунул ему в рот ложку с микстурой. – Без вас разберутся. Ох уж эта Amor matris!
[12]
И правда, разгром продолжался:
– Из-за таких, как вы, любящих маменек у нас нет настоящих мужчин! А России нужны рыцари! Откуда им взяться, если матери их от подола не отпускают! Стыдитесь себя и гордитесь им!
Было в этой тираде что-то очень личное, но что именно – оставим в молчании.
Госпожа Гривцова, совершенно оглушенная, зажмурилась, почти как Коля, и жалобно проговорила:
– Он ведь такой еще маленький!
– Николя – самостоятельный мужчина. Обещаю вам, с ним ничего не случится.
– Ну, хоть взглянуть на него можно? – попросила любящая матушка.
– Он на важном задании, – отрезал строгий чиновник.
– На задании! – госпожа Гривцова и гордилась, и страшилась одновременно. – Мой маленький Коленька на важном задании… Извините, я пойду… Передайте ему, что буду ждать, во сколько бы он ни вернулся…
И грозная дама тишайше покинула участок.
Броня спасла. Сражение далось нелегко, Родиону потребовалось целых три вздоха. Но Орсини вдруг выразил уважение:
– Экий вы… Однако… Не думал, что в полиции такие есть…
– Вы хорошо знаете «Помпеи»? – продолжил Ванзаров, будто и не было ничего.
