Лицо Клавдии Васильевны было засунуто в огромную воронку, словно в глухой собачий намордник. Из небольших отверстий струился горячий пар, нагреваемый маленькой горелкой. Как видно, между стенками было пространство, в которое накачивали кипящую воду. В узком крае воронки закреплен был паровой пульверизатор, нагреваемый от свечи. Тонкие струйки какого-то ароматного вещества, вроде туалетного уксуса, прыскали из стеклянной трубочки, попадая внутрь конуса. Волосы госпожи Агаповой были затянуты в узел, дышала она тяжело, плотно зажмурившись.
Такого издевательства над человеком даже в полиции не позволят. Там все проще: дадут по бокам или по затылку огреют, ну, бросят на денек в ледяную камеру, ну, зуб вышибут или нос разобьют, да и только. А чтоб вот так, живьем человека варить, – еще не придумали. Не доходит до такого предела служебное зверство.
– Что за пыточный агрегат? – тихо спросил Родион.
– Дермотермостат Саальфельда, – пояснила Эля, кажется, пряча улыбку. – Паровой душ для умывания лица вместо мыла. Матушка ведь не может просто так нашим умыться. Ей подавай нечто исключительное.
– Могу я задать ей несколько вопросов?
– Оставьте ее в покое. Прервете сеанс – криков не оберешься. Красота не знает жалости, человека своим рабом делает, как видите. Может быть, я чем-то помогу?
И для Эльвиры Ивановны у сыскной полиции было припасено кое-что. Родион только спросил, не желает ли барышня опять пройтись.
– Некому подслушивать: матушка при деле, Лиза опять гуляет, а Митричу, кроме сковородок, ничего не интересно, – пояснили ему. И пригласили в кабинет с кровавыми обоями.
Ванзаров подождал, пока Эля уселась за отцовский стол, что делала с видимым почтением, и строго спросил:
– Почему вы мне врали?
Барышня буквально затрепетала, но ей не дали опомниться:
– Когда я спросил, какая опасность вам угрожает, что вы мне ответили?
– И опять отвечу: ничто мне не угрожает! – заявила Эля спокойно.
– Значит, единственная наследница гигантского состояния живет рядом с тремя родственниками, которым не досталось ничего, и не видит опасности? Она не видит опасности, даже когда гибнет ее служанка, простите – горничная. Даже когда гибнет ее сестра, она все равно ничего не видит. Почему же такая странная слепота?
Эльвира Ивановна была заметно удивлена таким поворотом.
– Я не лгала вам, – сказала она твердо. – И вы это знаете. Никакой угрозы от… родных нет. Они ни в чем не будут знать недостатка. Ни мать, ни сестры… Сестра.
– Кого же выгораживаете?
– Мне скрывать нечего.
– Даже вашего доброго дядюшку Орсини, любителя летающих голов и ходячих скелетов?
– Вы решили: это он? – Эля искренно засмеялась. – Рост-то его видели? Представляете, как он с ножом будет прыгать? Тут можно умереть только от смеха.
– Кстати, о ноже. Ольга Ивановна накануне смерти купила для чего-то большой поварской тесак…
Из ящика стола появилось нечто длинное, завернутое в яркую бумагу и перевязанное фиолетовым бантиком.
– У Митрича скоро день рождения… Оля к нему хорошо относится, нет, не в том смысле, всегда подарки покупает. Правда, ненужные, но ведь дорого внимание. Особенно повару. Все ваши страхи развеяны?
Что ж, вполне логично. Еще одно звенышко встало плотно в цепь. Проверив, Родион остался доволен.
– Нет, не все, – упрямо ответил он. – Клавдия Васильевна в скором времени может стать княгиней Эгисиани. Неужели и тогда будете ссуживать деньгами нового отчима? Им денег понадобится много. Один князь сколько проиграет.
Печальная и мудрая не по годам, улыбка стала лучшим ответом.
– Помните, что ответил Тримальхион своей жене на знаменитом пиру с благовониями, когда она приревновала его к мальчику?
– Homines surmus, non dei
[24]
, – отчеканил лучший студент классического отделения.
– Именно так. Так что же вы хотите от слабой женщины, которая сражается за свою красоту с возрастом? Какая бы ни была – она моя мать. Это мой долг. И не вам ее судить. Сколько надо, столько и получат. Надеюсь, достаточно?
В смирной барышне проявилась новая, еще не виданная черта: властная наследница, хозяйка, истинная дочь своего отца, которая знает, как и что должно быть. Любой бы уже отступил. Но только не Родион. Ну что за упрямый характер. Прямо упертый как-то. Идет к цели и ничего не видит. Так и шею свернуть недолго. Ну да ладно, его дело…
– Госпожа Агапова сделала предложение фабриканту Жукову о продаже вашей мыловарни. Каким образом она имеет на это право?
– Откуда вы узнали?
Ванзаров словно не услышал:
– На этот вопрос логика видит только один простой ответ: если к ней перейдет право распоряжаться наследством. Разве такое возможно? Возможно, после смерти дочери, умершей бездетной. То есть в ближайшие до замужества месяцы.
Характер пошел на характер. И слабейший отступил. Эльвира Ивановна понурила голову:
– Это я просила, чтобы она связалась с Жуковым, – тихо сказала она.
– Зачем?
– Еще плохо понимаю, сколько стоит наше дело. Кто же оценит лучше, чем конкурент. Жуков назвал цену, я умножила на три. Так и вышло.
Все-таки она большая умница. Ожидать от барышни такой холодной расчетливости, наверно, не мог и сам Жуков. Выходит, провели его. Поработал оценщиком и радуется, надежды питает. Только почему он так уверен, что сделка состоится? И так ли уж честна с Эльвирой любимая матушка? Не ведет ли она хитрую игру?.. Но эти проделки логики Ванзаров не стал оглашать. Не время еще.
– Родион Георгиевич…
Он очнулся от легкого полусна.
– …вы правда хотите защищать меня от любой опасности?
Чего же еще может желать рыцарь? Тем более из сыскной полиции.
– …тогда защитите меня от себя! Прошу вас, оставьте мою мать в покое.
– Вы призываете меня к справедливости? – спросил Родион.
– Именно так. Дайте мне слово…
– Обещаю быть справедливым, – юный чиновник был серьезен. – На крови клясться не буду. Ни к чему это. Тем более скоро все кончится. Завтра.
– Благодарю вас… – Эля подалась вперед, словно хотела броситься в объятия, но вовремя сдержалась. – Завтра мир узнает настоящую красавицу. Придете на конкурс?
Вот этого Ванзаров не стал обещать. На всякий случай. Зато, оглядев кабинет, вдруг спросил:
– В прошлый раз вы мне показывали маленького Рембрандта. Разрешите взглянуть еще?
Наследница коллекции указала над столом:
– Вон он… Малоизвестный эскиз к какому-то потерянному полотну.
