— Стой, где стоишь.
В углу кабинета, рядом с сигарным столиком, возвышалось вольтеровское кресло. Голос шел оттуда. За высокой спинкой кресла Сундукова не было видно, торчал лишь краешек брючины с лакированным носком ботинка.
— В том, что случилось, твоей вины нет, на тебя зла не держу. Сам виноват. Нельзя было глаз спускать… Только не думал, что так быстро они решатся. Моя ошибка, только моя. Понимаешь?
В другой ситуации Родион не спустил бы фамильярного обращения. Но сейчас не время тешить гордость. Наверное, следовало сказать, что он считает себя куда более виноватым в том, что случилось. Хотя бы потому, что проспал. Не поверил в серьезность отцовской интуиции. И не нащупал вероятного убийцу. Оплошал со всех сторон.
— Одно прошу, Родион, не говори мне, что Альбертик… что он… что это безвинная смерть…
— Пока не знаю… Извините.
— Понятно…Что ж, хорошо… О чем я… Какое хорошо… Вот какой у меня к тебе разговор будет, Родион… — Филипп Филиппович говорил ровно и спокойно, словно ничего не случилось. — Мне теперь только одно нужно знать: кто. Найди мне того, кто это сделал, и того, кто это задумал. Настоящего виновника найди. Чистокровного. Сможешь?
— Убийца еще в доме, — просто ответил Ванзаров. — Необходимо срочно…
— Об этом не беспокойся. Я уже распорядился. Никто не выскользнет. Гости дорогие сидят под замком в своих комнатах, а люди надежные и проверенные, есть у меня такие, их стерегут. Полицию не вызывай, сам справься, до вечера найди. Хоть весь дом переверни. Твои приказания будут исполняться немедленно. Ты теперь хозяин. Над всеми жизнями хозяин. Ничего не стесняйся. Будет надо — на заднем дворе сарай имеется, а там козлы и плетки приготовлены. Если кому язык развязать надо — не стесняйся. Хоть мужика, хоть бабу. Никого не жалей. Прикажи — все исполнят как надо. О последствиях не думай. Все на себя возьму. Только настоящего… мне найди. Кто бы он ни был. А дальше я уж сам…
Быть может, присутствие Родиона спасло чью-то невинную спину от порки. Хотя и так понятно, кому бы досталось в первую очередь. Он не стал отказываться от пыток и объяснять, что логика и психология куда страшнее, а только сказал:
— Сделаю все, что смогу.
— Хорошо… Теперь еще одно, чтоб не забыть. За труды свои получишь десять тысяч, сразу, как виновника укажешь. Не сомневайся. Слово даю.
— О деньгах не может быть речи. Это дело чести.
Скрипнули подушки, Сундуков появился из укрытия. Ворот разодран глубоко, в прорези сорочки виднелась волосатая грудь. Но глаза грозного владельца замка покраснели, как у затравленного зайца. Казалось невероятным, что безжалостный зверь способен на такие чувства. Ванзаров отвел взгляд.
— Спасибо тебе, Родион Георгиевич, ты настоящий… Да что там… Иди, все в твоих руках. Справься до вечера. Трудно мне себя сдерживать, не наделать бы большей беды… Более не задерживаю, — и Филипп исчез в кресле.
Первым делом Родион заглянул в детскую. Кроме Тасича, склонившегося над телом, никого не нашел. Слуги куда-то исчезли, лишь у дверей гостевых комнат прохаживался дюжий молодец. Завидев Ванзарова, он замер по стойке «смирно». Нельзя придумать лучше условий для сыскной полиции: все подозреваемые разделены и находятся под домашним арестом. Пригодятся, когда дойдут руки.
В комнатку няни Ванзаров вошел без стука. Федора подняла на него заплаканные глаза и покорилась неизбежным мукам. Чиновник полиции не собирался ее утешать, напротив, затребовал подробный рассказ о том, что происходило после ланча.
Его воле няня не противилась.
…Вытащив детей из столовой, Федора повела их в детскую и оставила там. Альберт принялся за подарки, а Лидочка взялась за книжку. Видя, что они нашли себе занятие, няня побежала на кухню выпить отвар, ее мутило, а заодно узнать, когда будет готов детский полдник. Когда вернулась, Альбертик мирно играл с черепахой, Лидочка читала. Девочка попросилась погулять. Нянька отвела ее на задний двор и оставила под присмотром кухарки. Потом что-то ее задержало, и она не сразу вернулась. Но как только заглянула в комнату, сразу поняла, что с Альбертом что-то не так. Мальчик весь съежился и жаловался, что ему холодно. Няня потрогала лоб, но температуры не было. Ребенок лег на ковер, поджав ноги, закашлялся, его вырвало. Подхватив Альбертика, Федора уложила его в постель и побежала на кухню за теплым питьем. Когда вернулась, одеяло было в ошметках слизи. Няня испугалась не на шутку, бросилась за госпожой Сундуковой. Мальчику становилось хуже буквально с каждой минутой, но мать пыталась помочь ему самостоятельно, тут уж весь дом забегал. Только когда Альберт обмяк, послали за доктором.
Рассказывала Федора медленно, но все время ерзала на кровати, словно не могла усидеть на одном месте.
— В котором часу кормили детей?
Нянька тяжко вздохнула:
— Позавтракали около десяти, потом полдник, а уж потом следовало обедом кормить.
— Значит, дети не ели примерно с двенадцати?
— И зачем вам только это, барин…
Опуская разъяснения, Родион спросил:
— Все это время они находились под вашим присмотром. Что делали?
— Да как обычно: гуляли, бегали друг за дружкой, в лесок меня потянули…
— Кто-нибудь угощал их конфетами, печеньем или пирожками?
— Что вы, барин, кто посмеет к хозяйским деткам приблизиться, — удивилась Федора. — За это головы не сносить. Все знают, что бывает…
— Мать с ними общалась до обеда?
— Как утром зашла, поцеловала обоих, так и не возвращалась. Все на мне…
— Последнюю пищу Лидия с Альбертом принимали вместе?
— Друг у дружки изо рта вырывали, шалили. Чай пролили на скатерть. Дети ведь… ох, господи!
— Поднимитесь, — резко потребовал Родион.
Федора не поняла, что от нее хотят, приказ был повторен. Она тяжко сползла с перины. Засунув руку между матрацами, Ванзаров выудил пузырек темного стекла с притертой крышкой. Склянка до половины заполнена белесым порошком. Поднеся находку так близко, чтобы читалась этикетка с латинским названием, Родион спросил:
— Что это?
Она слепо сощурилась:
— Неужто яд крысиный…
— Как у вас оказался мышьяк?
Полноватый юнец стал злым и колючим, словно приставленный к горлу ножик. Няня отшатнулась, схватилась за грудь и упала на стул:
— Да что же ты, миленький… Неужели подумал… Что я… Альбертика моего… Да я же его выкормила вот этой грудью, он же мне как родной… Что же ты удумал, изверг, что я ребенка отравлю? Кровиночку мою… Всю душу вложила… Да как мог такое… Пожалей старуху…
Но в этот раз жалости не нашлось. С беспощадным спокойствием Родион потребовал прекратить истерику.
— Вас никто не обвиняет пока. Я спросил: откуда в вашей кровати взялся пузырек с ядом?
