— Как бы вам сказать… — Музыкантский подыскивал слова очень тщательно. — Есть обстоятельства… Некоторые… Которые… В общем…
— Не трудитесь, я помогу, — обрадовал Родион. — Беспокоились не потому, что без этой картины выставка пропадет. Причина в другом: за Макара было замолвлено, а вернее, занесено очень веское «словечко». Подозреваю, что сама выставка задумана под него.
— Вы ошибаетесь, — голос устроителя совсем упал. Уже не пытался защищаться, так, вяло отмахнулся.
Ванзаров гнул свое:
— Все логично. Полотну, которого никто не видел, предоставляют лучшее место: на той стене одни мелкие картинки висят, неизбежно будет выделяться. И свет на него лучше всех падает. И ради чего вы — знаменитый антрепренер, или как у вас называется, — отправились на Гороховую к безвестному мальчишке? Чувствуется влиятельная рука…
— Если намекаете…
— Нет, не намекаю. Утверждаю: Михаил Иванович слишком любит своего племянника.
Силы окончательно оставили Павла Наумовича:
— Господин Гайдов — фигура известная в художественных кругах. У него отличая коллекция. Тонкий ценитель и верный глаз. Если покупает чью-то картину, значит, цена пойдет вверх. Умеет угадывать таланты. Сам в юности начинал писать, но вовремя понял, что его призвание в ином… Столько сил в племянника вложил. Ни для кого не секрет, что Макару уготована блестящая карьера. Вот мальчик и стал дурить рано. Строит из себя гения-затворника. Форменное безобразие: уже вечер, а его картины нет. Где его холера носит?
— Разве не знаете…
— Что я должен еще знать?
— Макар убит, — сказал Родион.
Музыкантский изумленно охнул и спросил глупейшим образом:
— Как?!
— Если вам интересен способ убийства…
— Простите… Я не то хотел сказать… Боже мой, какой удар…
— Именно ударом в висок. Могу я узнать, что вы делали в его квартире?
— Но я не входил!
— Знали про ключ и не вошли? Довольно необычно.
— Какой ключ?! Постучал, никто не отозвался, пробовал дверь — заперта. Что еще делать? Я отправился к Гайдову. Кухарка сказала, что хозяин в полдень вернулся с гулянки, спит мертвым сном, будить бесполезно. С тем уехал. Ждал, что сегодня Макар появится. Вместо него Михаил Иванович приезжает — и сразу с претензиями: это что такое, где картина и тому подобное. А я тут при чем?
— Еще как «при чем».
— Как вас понимать, молодой человек?
— Простой вопрос: кому выгодна смерть Макара Николаевича?
Павла Наумовича поразила немота.
— Только вам, — ответил за него Ванзаров.
— Это шутка?
— Только логика. Смерть молодого талантливого художника, от которого осталась одна картина, — большой коммерческий проект. Живой он нужен только дяде. А мертвый становится легендой. Цена взлетит до небес. На одних студенческих эскизах можно состояние сколотить.
Музыкантский хотел возразить яростно, но что-то остановило, он задумался.
— А ведь в чем-то вы правы, — проговорил тихо. — Если, скажем, Леон Данонкин напишет завтра сенсационный материал, что-то вроде «Гений ушел во цвете лет!», как он умеет завернуть и преподнести… Да потом еще парочка статеек выйдет… Такое может начаться… Что за блестящая идея! Благодарю…
— Не за что, — Родион стряхнул невидимую пылинку, словно отказывался от подобной чести. — Только этот план имеет шанс лопнуть, как мыльный пузырь.
— О! Вы не знаете наших репортеров. Им только палец покажи — откусят всю руку. Падки на сенсацию, как мухи на мед.
— Сенсации не будет. Картина пропала…
— Нет! — вскричал Павел Наумович.
— Остался пустой мольберт и выжатые тюбики…
Ценитель живописи загрустил столь глубоко, что с него хоть образ Вселенской Обреченности рисуй:
— Все… Это конец… Что я скажу прессе… Что скажет Данонкин! Он меня живьем съест, и шампанское не поможет. Я ведь ему сенсацию обещал…
— Могу дать совет, — скромно заметил Ванзаров.
— Только советов от полиции не хватало!.. Что же делать?!
— Как хотите, вам решать.
— Да не мучьте же, наконец!.. Говорите, юноша!
— Не открывайте выставку, пока я картину не верну… Извините…
Господина Музыкантского оставили в пустом зале и в полном смятении чувств. Буквально довели до исступления столь влиятельную в живописи фигуру, бросая от ненависти к надежде. Такое упражнение неплохо сбивает спесь.
А вот городовой Брусникин по-простому обрадовался, заметив опять спешащего юношу. Честь ему отдал не формально, а душевно, со значеньицем. В ответ получил приветливое помахивание. Городовой поразился: какой малец работящий! На дворе воскресенье, а он носится по улицам, словно больше всех надо. Видно, хороший человек. Есть еще такие люди в полиции. У постового даже настроение поднялось.
На душе же хорошего человека было мрачно и пасмурно. Предстоящая обязанность, от которой нельзя отказаться, висла тяжким грузом. Велика вероятность, что пожилой отец, проклявший непутевого сына, встретит печальную новость совсем неравнодушно. И как выйдет и чем все закончится — логика предсказать не могла. Неизвестность всегда мучительна. Словно мозоль на сердце. Однако помогла случайность — мачеха логики, подстроила не так уж плохо: в гостиной Ванзанова принял молодой господин в строгом костюме. Не надо быть великим сыщиком, чтобы в фамильных чертах узнать младшего брата. Назвавшись, Ванзаров сказал, что ему необходимо срочно переговорить с Гайдовым-старшим.
— Что-то с Макаром? — сразу спросил Сергей Николаевич.
— Отчего так решили?
— Не могу представить, какой у полиции может быть разговор к моему отцу… Что брат натворил?
Скрываться было ни к чему. Родион сказал то, что должен был: правду, без лишних подробностей. Младший брат принял удар на редкость спокойно.
— Пройдемте ко мне, — сказал он, распахивая дверь. — Отцу сразу докладывать не стоит. Это может оказаться для него ударом.
Чиновник полиции не возражал. Его провели по длинному коридору в кабинет, который выходил еще одной дверью в гостиную. Сергей очень тихо затворил створки и предложил Ванзарову присесть на диванчик, впритык стоящий к письменному столу. Строгие ряды книг, порядок на столе, как у делового человека, и при этом все стены завешаны картинами. От красок рябило в глазах. Среди работ серьезных мешались ученические. Пейзажи теснили карандашные эскизы геометрических фигур, а те подпирали портреты собак и лошадей. Никакой системы в этой коллекции не было. Казалось, вешали, где оставалось свободное место и что попадало под руку. На разумно подобранную коллекцию не похоже. А вот на тайную страсть, которая не нашла другого выхода, — даже очень.
