— Ай, глупости! — отмахнулся опытный чиновник. — Кто в порыве страсти думает про убойную силу? Ну, держал под рукой на всякий случай.
— Полагаете, убийца опасался чего-то?
— Да нечего полагать! — в некотором раздражении бросил старший товарищ. — Носил при себе револьвер, и все тут. На том и попадется. Глупый и невоздержанный тип. Вон как пальнул бестолково…
На платье чуть ниже правой груди растеклось рваное пятно, бурое и подсыхающее. Если стрелять от печки, то выстрел будет не из легких, а результат почти случайным. Барышня должна была подставить грудь под пулю, как взлетающая птица, да еще в порыве страсти замереть, чтобы попасть было удобнее. Как бы пригодился сейчас эксперт! Но где же его взять в праздники.
Копаться в ране Ванзаров не рискнул, но обратил внимание на крохотный предмет. Вышитая подушечка, называемая «думочка», какие подкладывают под щеку, касалась уголком платья, но выглядела неопрятной: шелковую ткань пронзала дыра. Стоило чуток приподнять, как с обратной стороны нашлась другая дырка с обугленными краями, густо усеянными черными точками. Улику Родион не стал трогать с места.
— Надо же, не заметил, — безрадостно признал Разуваев. — Но каков подлец! Стрелять в женщину почти в упор. Еще и подушку подложил под ствол. Чтобы, значит, выстрел приглушить…
— Да, стрелял с близкого расстояния, — согласился Родион. — Только не пойму, зачем так делать.
— Нам-то чего думать! Пусть у него голова болит… Что тут непонятного? — Разуваев откровенно раздражался. — Спонтанный поступок. Или вот вам объяснение: попугать захотел. Схватил подушку, уткнул ствол и давай угрожать! А тут палец соскользнул на курок, и готово дело… Случайность… И что вам не нравится?
— Только логика, Иван Васильевич. Что касается случайного выстрела — не похоже. Даже если палец соскользнет — ничего не получится. Взвод курка у этой модели тугой, с запасным ходом для предохранения. Револьвер стреляет так шумно, что крохотная подушка не спасет. Но убийца ее использует. Причем пристраивает к животу. Если бы стрелял в голову, тогда понятно: защищался от брызнувшего мозга… Извините… Но выстрел-то в сердце. Барышню куда проще пугать, наставив ствол в лицо. Только в этом случае подушка опять-таки бесполезна… Как думаете?
— Я же говорю: дилетант! Не знал, что из такой раны кровь хлестать не будет. Чистоплотный, вот и хотел предохраниться. Чтоб, значит, пятен на костюме не осталось.
— Это разумно…
— Вот видите! Сначала подумайте, а уж потом лезьте со своими рассуждениями… Эх, молодежь…
— Но как тогда объяснить, что думочка лежит рядом с барышней, а не отброшена в сторону? Убийца действует странно: выстрелил и положил подушку на диван, а пистолет бросил у печки. Для чего? В чем тут смысл? Даже в безумии должна быть последовательность, безумная, но все же. А тут — совершенно противоречивые поступки.
Иван Васильевич хотел ответить с ходу, хлестко и умно, но только не нашел подходящих слов. Потом еще не нашел, и еще, пока, наконец, совсем не растерялся. Логика юнца противной занозой разодрала такое простое и понятное дело. Ох уж эти брызнувшие мозги, обгоревшие подушки и все такое. Было и обидно, и противно.
— Знаете что, Ванзаров… — чиновник разозлился окончательно и даже отвернулся.
— Когда наступила смерть? — спросил Родион.
— Откуда мне знать! Доктор Белкин в участке сидит, чай с коньячком кушает и выезжать на мороз, видите ли, не желает… Я один кручусь. А еще вы со своими вопросами лезете… Час назад горничная в участок прибежала… Я ее в комнате соседней посадил. Желаете выяснять — милости прошу!
Разуваев сорвался на крик, так досадил ему мальчишка. А негодник и не думал сбавлять обороты, насел пуще прежнего:
— Я вот все думаю и не могу понять…
— Ну, что еще!
— Отчего вы решили, что приходил именно любовник?
— А кто же?!
— В комнате нет никаких следов дружеского визита или застолья: ни бутылок, ни приготовленного стола или блюд, ни цветов. Да что там — даже рождественской елки не имеется. Не говоря уже о подарках. Кажется, жертва не собиралась вовсе принимать гостей, судя по скромному платью. И получается…
Мудрый чиновник не стал слушать всякую ахинею, а схватил папку начатого дела и сунул юнцу прямо в руки:
— Получается у нас вот что: сыскная полиция прибыла на место преступления, и милости просим! Передаем бразды, так сказать. Вот вам протоколы — и беритесь за расследование. С вашими талантами к вечеру управитесь. Оставлю городовых, а также свидетелей в соседних комнатах и желаю больших успехов в раскрытии загадочного убийства! Копайтесь, сколько пожелаете. А с меня хватит…
Иван Васильевич нацепил шляпу, влез в пальто и стремительно исчез. Словно растаял в воздухе. Только гардины вздрогнули.
Очнувшись от раздумий, напавших так не вовремя, Ванзаров проклял непокорный язык, который норовил все умничать, а не сидеть тихонько за зубами, и вежливо окликнул чиновника участка. На призыв вернуться Разуваев мстительно не ответил. Видимо, дуется во все тяжкие, характер показывает. Теперь вот придется заглаживать вину, раз обидел человека. Хотя как можно обижаться на логику? Она ведь говорит что думает… Ну да ладно…
Состроив такую виноватую физиономию, какую и плеть не посмеет сечь, а не то что меч, Родион выглянул в коридор. И обнаружил полный порядок. Все было на месте, кроме Ивана Васильевича. Чиновника и след простыл. Ну, все ясно: в сердцах выбежал на улицу, там проветривается. Сунув дело под мышку, юный болтун — иначе не скажешь — сбежал по лесенке и выглянул на мороз. Троица городовых, словно ожидая его появления, подтянулась и замерла в почтительной строгости.
— Чего изволите, господин Ванзаров? — осведомился старший городовой Болотников.
Упрямо не желая мириться с очевидным, Родион спросил:
— А где же господин Разуваев?
— Как есть, отправился домой. Передал, что расследование взяла на себя сыскная… Так что находимся в вашем распоряжении… Ждем указаний.
— Да… очень хорошо… — пробормотал он в ответ.
Это что же получается? Своими руками, вернее — болтовней, взвалил на шею дело с трупом. Да еще такое мутное. Это только Разуваев уверен, что преступника так просто поймать. Тут еще крепко разобраться надо. Уж больно странно все выглядит. Вот и получается, что теперь вместо обеда, который стал нестерпимо желанным, придется возиться с протоколами и розысками. Вместо беззаботного праздника — тяготы будней. А Родион — молодец!
Наш герой и дальше готов был проклинать себя, сыпля жалобами и стонами, не хуже героя древнегреческой трагедии, недаром штудировал их в оригинале, но посиневшие от мороза физиономии городовых с налетом инея и тихой ненависти к мальчишке-сопляку требовали немедленных действий.
— Дело я себе взял уж больно сложное, боюсь, участку не справиться, захотелось на праздниках маленько размяться… — оправдался он, стараясь на глазах превратиться из растерянного юнца в сурового следователя.
