— Ерохин, свободен, — отдал команду один из них.
Городовой козырнул и с явным облегчением отправился куда подальше.
Господа наслаждались свежим, хоть и сырым воздухом. Другой только взглянул на швейцара, и этого хватило, чтобы Михайлов с почтением оставил их, скрывшись за дверями.
— Что об этом думаете, коллега? — спросил чиновник Ляликов, разглаживая перчатки.
— Все это женские нервы. Тонкие, как паутина, вот и рвутся по пустякам, — ответил чиновник Котурский. — Посудите сами: чего ей не хватало? Жила как сыр в масле. И наряды, и деньги, и жилье вполне блестящее. Такая хорошенькая. Надо было на себя руки наложить. А еще бывшая учительница. И смех и грех.
Господин сдвинулся к краю витрины и напряженно вслушивался.
— Сколько вышло бы такую куколку содержать, — сказал Ляликов и подмигнул. — Не меньше трехсот, а то и пяти сотен в месяц, как думаете? Вы бы себе позволили?
— Она, конечно, аппетитная булочка, только не стоит таких жертв, — ответил Котурский. — Любовница для статуса нужна, чтоб подчеркнуть возможности и авторитет. А нам, скромным чиновникам, чтобы развлечься, такие жертвы приносить не следует, не так ли, коллега?
Господа прекрасно поняли друг друга и обменялись ухмылками.
— Все-таки отчего в петлю полезла? — будто сам себя спросил Ляликов.
— Тысяча причин, и все глупейшие. Да вот, пожалуйста: благодетель ее бросить решил. Требовательна стала излишне или надоела. А может, нашел кого посимпатичней. Вот барышня и не снесла такой обиды. Раз — и в петлю с отчаяния.
— Как думаете, найдут его?
— Благодетеля? Да, следовало бы его расспросить. Раз уж в дело этот влез, обязательно найдут.
— И чего бы нашей звезде до таких низов опускаться?
— От большого ума, — сказал Котурский и презрительно усмехнулся. — Ему ведь надо показать, мол, вот я каков: вы тут все копаетесь, а я явился, и раз — все раскрыто! Гений, одним словом.
— Все же больше надеюсь, что наш правильное распоряжение дал, — осторожно сказал Ляликов.
— И что самое важное: надежное. Прибудет ее благодетель, чтоб забрать подарочки драгоценные или другие вещички, тут ему и предложат пройти в участок. Пристав умеет силки расставить.
— Да, Адольф Александрович — светлая голова.
— Он еще этому перехваленному нос утрет, вот увидите.
— Не сомневаюсь! — сказал Ляликов и вдруг добавил: — Тело-то к нам в участок приказано доставить. Чего вдруг?
Котурский не ответил, а слегка толкнул коллегу, указывая на странного господина, который старательно делал вид, что не подслушивает их разговор. Даже спиной повернулся.
— Эй, господин… Милейший… Я к вам обращаюсь… Да, да, к вам… — строго сказал Котурский. — Какой-то интерес к нам имеете? Чем-то можем помочь?
Господин изобразил непонимание, но, пойманный врасплох, не справился со смущением.
— Нет, что вы, господа, я так… Шел мимо, засмотрелся… — начал он и сбился.
— Вот и идите себе мимо… — настоятельно посоветовал Ляликов.
Хоть господин имел представительный вид, но не посмел ослушаться. Сдержанно поклонившись, чуть прикоснувшись к шляпе, как честь отдают, он резко повернулся и пошел на другую сторону проспекта, уворачиваясь от пролеток. Его «ванька» так и остался сидеть с открытым ртом.
Странный господин постарался смешаться с толпой. Убедившись, что полицейские потеряли к нему всякий интерес, остановился и принялся всматриваться в окна гостиницы. Он сразу определил нужные. Это было нетрудно. На третьем этаже — единственные, что распахнуты настежь. Шторы раздернуты, горит свет. В номере было заметно движение, как будто хозяйничали чужие и посторонние. Пробежала горничная, на ходу вытряхивая в окно какую-то белую тряпку. В воображении господина она предстала флагом капитуляции.
На той стороне проспекта остался «ванька», беспомощно озиравшийся в поисках пассажира. И все чемоданы. Господин возвращаться не стал. Словно забыв, куда ему надо, шарахнулся в одну сторону, потом резко повернул в другую и наконец, совладав с растерянностью, быстрым шагом отправился к Невскому. Шел он слишком быстро для обычного прохожего. Можно сказать: бежал без оглядки. На него порою оглядывались. Но взгляды посторонних он не замечал.
* * *
Иногда бывает, что из двух зол надо выбирать наихудшее. К такому выбору подталкивала ситуация. Аполлон Григорьевич очень спешил и получил результаты исследования впечатляюще быстро. Что с ними делать — предстояло решать не менее быстро. В глубине души он ценил и даже умилялся попыткам Коли стать великим сыщиком. Но иллюзии, питаемые вчера, окончательно рассеялись. Мальчика, конечно, обижать не стоит, пусть бегает в свое удовольствие. Но надеяться, что он раскроет эти убийства, — преступная наивность. Именно преступная. Нельзя тратить время и рисковать человеческими жизнями. Опасность более чем реальна. А раскрыть Гривцов может только глубины своей глупости. Не тот талант, конечно. Вот если бы Ванзаров… Эх, да что теперь…
Как ни тягостно было Аполлону Григорьевичу, но он переборол характер. И отправился на Большую Морскую. Зная привычки Вендорфа, рассчитал заявиться в тот момент, когда полицеймейстер особенно беззащитен. То есть перед обедом. Именно в эти золотые минуты, остающиеся до главного церемониала, у Вендорфа можно выпросить все что угодно. Полковник согласится, чтобы отстали и не сорвали традиционное наслаждение. Главное — фактор внезапности.
Не став телефонировать и проситься на прием, в котором могли отказать, Лебедев заявился в канцелярию, когда оставалось без четверти до обеда. Адъютант растерялся и не успел встать заслоном господину с желтым чемоданчиком. Дружелюбно помахав, он толкнул дверь и без спросу проник в кабинет.
Оскар Игнатьевич как раз полировал ногти, когда на пороге возник незваный гость. Все-таки он криво улыбнулся и сообщил, как рад, но с внутренним содроганием отметил, что времени осталось в обрез.
— Долго не задержу, — пообещал Лебедев, садясь напротив. — Знаю вашу занятость. Только неотложное дело заставило вторгаться к вам. Не в обиде?
Вендорф изобразил в воздухе некий знак, который можно было расценить и как «ни в коем случае, всегда рад!» и как «разве от вас отвяжешься, пиявка криминальная!». Как кому нравится. Лебедев выбрал первый вариант, еще раз поблагодарил, явно испытывая нервы полковника, и сказал:
— Поздравляю.
Оскар Игнатьевич не знал за собой никакой победы и потому насторожился.
— Случилось то, что обещал, — пояснили полковнику. Но и это не рассеяло тьмы. Он явно не понимал, куда его затягивают.
— Еще одна барышня наложила на себя руки, — сказал Лебедев напрямик.
— Фу ты… — Полковник чуть не произнес крепкое словцо. А уж он-то готовился к худшему. К чему? Да мало ли худшего может быть в хозяйстве полицеймейстера. — Стоило об этом беспокоиться…
