— Неужто Иван Васильевич? — не удержался Лебедев.
Приказчик целомудренно прикрыл глаза.
— Ваш добрый знакомый? — шепнул Родион. — Кто таков?
— Да какой там добрый, так, здороваемся при встрече. Статский советник, служит в Министерстве просвещения. Инспектирует столичные гимназии и прочее…
— Инспектор дарит роскошные букеты? Неплохо, как видно, дела в народном просвещении пошли.
Лебедев только плечами пожал. Человек умеет жить, что поделать, не всем так везет на государственной службе. Некоторые из крови и трупов не вылазят.
— Что-нибудь еще? — спросил Терлецкий, изо всех сил стараясь не слушать чужой разговор.
— Где найти посыльного, что букет доставил?
Как ни хотелось приказчику показывать темные пятна на светлой репутации фирмы, но с полицией не поспоришь. Ванзарова проводили в кладовку и указали на молодого человека, свернувшегося калачиком. Он спал прямо в пальто, сдвинув на глаза помятую шляпу. И сам был помят до неприличия.
— Мы его совсем увольнять собираемся, — словно оправдываясь, сказал Терлецкий.
— Пьет?
— В том-то и дело, что нет. Совсем обезумел. Скажу по секрету: как тот букет доставил, так и пропал до вечера. Думали — не вернется. Но вчера под утро явился — в образцовом виде. Отправил с заказом. Отнес и пропал на полдня. Потом явился, взял срочный заказ — и не дождались. Сегодня утром чуть свет приходит, наглаженный, чистый. Я ему доставку выдал. Приказал туда и сразу назад. Так он часа четыре где-то шатался и явился в таком виде. Давно надо было выгнать. Жалко дурака. Но если такое поведение повторится, жалость не остановит.
Приказчик ожидал от сыскной полиции вердикта: правильно поступил или как.
— Всегда он… — начал Ванзаров. — Как звать?
— Казаров, Иван. Отчество не знаем…
— Всегда Казаров был такой странный?
— Как вам сказать… — Терлецкий замялся. — Раньше только жалованье на цветы тратил. Хозяин запретил. Думали, приторговывает. Так ведь нет! И все молчком.
— Подождите в салоне… — попросил Родион и, как только Терлецкий вышел, громко сказал: — Казаров, проснитесь!
Иван вздрогнул, приподнял шляпу и, слепо моргая, уставился на незнакомую фигуру, видневшуюся черным силуэтом.
— Чего вам? — пробормотал он.
— Чего так барышни повешенной испугался?
Казаров вжался в мешки, на которых спал:
— Кто вы? Что вам надо? Оставьте меня…
Для посыльного юноша разговаривал слишком правильным и чистым языком.
— Я не причиню вам зла, — сказал Родион. — Если нужно — помогу. Расскажите, что вы видели.
— Ничего не помню… Забыть все… Весь ужас… Пожалуйста, оставьте меня…
Обделав кое-какие делишки с Терлецким, пока никто не видел, Аполлон Григорьевич заглянул в кладовку:
— Это что за цветок завядший?
Юноша вскочил и закричал:
— Оставьте меня! Не прикасайтесь! Это жестоко! — Он кинулся в проем и выбежал из магазина.
— Экие нежные посыльные стали… — сказал Лебедев, отправляя леденец на зуб. — Что это с ним?
— Что-то нервное, — ответил Родион. — Букет успели заказать? Все в порядке? Значит, делать в цветочном царстве больше нечего.
Лебедев сделал вид, что не расслышал, но про себя подумал: это что же такое творится? На спине у него глаза, что ли, выросли? Прямо глаз да глаз теперь нужен за Родионом.
Выйдя на Большую Морскую, Ванзаров, недолго думая, крикнул ближайшему фонарю:
— Николя, выходите! Хватит в филеров играть.
От столба отделилась загадочная тень и, красная от волнения, уставилась на Ванзарова. Коля глядел с робким обожанием, но слова выдавить не мог. Как на первом свидании.
— Рад, что хоть вы не сомневаетесь в моей живости, то есть что живой я… — сказал Родион, натягивая перчатки. — К вам поручение, Гривцов. Отправляетесь в 1-й Казанский, изучаете дело и разузнаете, где жертва провела вчера вечер. Если пристав станет мешать, валите на меня. Марш вперед!
Холодом встречи с кумиром Коля был сражен до глубины рыцарского сердца. После слез, горестей и переживаний получить официальный привет. И ни слова утешения! Быть может, в чем-то провинился? Неужели на него обиделись за то, что немного филерил? Он так обрадовался, что и не знал, как подойти. Как все это жестоко, честное слово.
Не разобравшись в причинах, Коля твердо понял, что «особые поручения» с него благополучно слетели и он вернулся к почетному чину «мальчика на побегушках». А потому пробурчал: «Слушаюсь!» и побежал выполнять.
— Мне что прикажете? — спросил Лебедев, помахивая чемоданчиком. — Не изволите, ваше благородие, за чем-нибудь сбегать? А то я мигом.
— Вас я очень попрошу все-таки проверить, чем был отравлен Юнусов.
— А вот не хочу! — радостно сообщил Аполлон Григорьевич.
Родион несколько удивился:
— Это почему же?
— Я вас насквозь вижу! Меня выставите, а сами вот сейчас Основина разыскивать отправитесь, справки наводить и прочее. Это время займет, хлопоты. А я могу в два счета его добыть. Потому что в лицо знаю. И министерство тут под боком. И как раз обеденный час заканчивается. Какой из этого логический вывод?
— Вы кого угодно уговорите, — сказал Ванзаров, подталкивая в нагрудный карман криминалиста квитанцию от букета. — Без вас как… Как без вас, Аполлон Григорьевич!
* * *
Она прислушалась. За дверью было тихо. Кругом соседи, дворник во дворе шатается, день ясный, а вот захотят убить, и пикнуть не успеешь. Придушат, зарежут, повесят. И никто не поможет. Так страшно, что хоть полицию в окно кричи.
А может, ушли?
Юличка приложила ушко к замочной скважине. С лестницы тянуло сквозняком. Ушко застыло. Она старалась дышать тише, но сердце колотилось так, что весь дом, наверное, слышал.
— Откроете, что ли? Чего за дверью стоять, — сказал мужской голос, показавшийся Юличке коварным и страшным.
— Что вам надо? — чуть слышно сказала она.
— Так это вам надо. Посылка вам.
— Оставьте у порога… Я потом возьму.
— Невозможно. Ваша подпись требуется, что доставка произведена.
— Я не одета… Уходите.
— Эх, чтоб… Ладно, подожду, одевайтесь. Только побыстрее.
— Уходите! — вдруг вскрикнула Юличка, и сама не ожидала, что выйдет так жалостливо и трусливо. — Немедленно уходите! Я полицию засвищу…
— Вот тебе раз! Зачем полиция? Посылка вам…
— Уходите! Уходите! Уходите! — повторяла она, как заклинание.
— Барышня, не дурите. Откройте, мне только подпись…
