На толстом ворсе ковра еще виднелся примятый след. Словно что-то тяжелое волоком тянули к стене. Ванзаров нашел угол, с которого след был виден отчетливо. Начинался от кушетки с витой спинкой. Под ней, кроме пыли и мелкого мусора, нашлась другая туфля. А вот на обивке, почти у края, оказалась небольшая полоса, словно от ожога ткани. Родион поскоблил ногтем: гарь легко отслоилась и растерлась в пыль. Сгоревшие нитки. Вытерев руки, он подошел к крохотной конторке.
Чернильница высохла до дна. Перья покрылись ржавым налетом. А среди бумажного беспорядка счетов, квитанций и старых билетов на городскую конку лежало незаконченное письмо.
К адресату Ольга обращалась: «Дорогая Маша!» Почерк неуверенный, детский, но разборчивый. Актриса сообщала последние театральные сплетни, жаловалась на коллег, особенно на мерзкую выскочку Лазурскую, которая неизвестно что о себе думает, и прочие женские глупости. В конце письма шла жалоба, что в последнее время она стала бояться преследований. Ей все кажется, что за ней кто-то ходит и следит. Застать следящего не смогла, но только его чувствует и потому сильно волнуется, кто бы это мог быть. Далее шла фраза: «Друг мой надо мной смеется и называет иллюзией женских нервов. Но я-то знаю, что за мной следят. Ты не представляешь, как это неприятно. Я положительно стала бояться одна выходить из театра после представления…» На этом письмо обрывалось.
На хлипкой жардиньерке
[4]
Ольга устроила вернисаж. Барышня очень любила сниматься. Она принимала самые эффектные позы и смотрела вдаль томно и задумчиво. Как актриса с неудавшейся судьбой. Снимки были разные, разных ролей и костюмов. Но среди них не нашлось ни одной мужской фотографии. Ее «друг» не пожелал оставить любимой свое изображение. Какой предусмотрительный мужчина. Выбранный портрет отправился в карман.
Поблизости оказалась шкатулка фигурной эмали. В ювелирных тонкостях Родион разбирался слабо. На его взгляд, украшений для дорогой любовницы было преступно мало. Несколько колечек, скромное колье да мелкие сережки. Не особо-то Ольгу баловали.
Он занялся шкафом. Но и здесь изобилия нарядов не нашлось. Десяток платьев, три шляпных коробки, короткая шубка и несколько стоптанных туфелек. Любовь не сделала ее богаче. Антонина-то расписала. И как после этого верить актрисам?
Столь сложным вопросом Родион не стал себя мучить. Увидел достаточно. Спустившись к портье, он спросил, кто нашел жертву.
— Горничная постучалась убирать, потом ее каплями отпаивали, — сказал Аникин.
— Утром кто-то к ней поднимался?
— Посыльный от Ремпена прибегал. Может, кто еще был, мне не докладывают. Вон сколько народа приезжего. Не уследишь…
* * *
В кафе Сокольской было не принято глазеть по сторонам. Собеседница за столиком имела право делить внимание только с шоколадной чашкой. Да и то тихим и приличным полушепотом. Чтобы не мешать другим столикам. Никто этому не учил, никто не обязывал, но у настоящих завсегдатаев так было принято. И считалось хорошим тоном. Случайные посетители вели себя как им вздумается. Пришли и ушли, какой с них спрос. Свои — служили шоколаду. И тихой беседе под терпкие глотки.
Дама, зашедшая в кафе, знала традиции. Она заказала чашечку, села скромно в сторонке и стала ждать. Подали порцию со взбитыми сливками и стаканом воды. Она поблагодарила официанта и опустила глаза. Быть может, она рассматривала волнующуюся пенку, что еще испускала последний вздох пузырьков? Или вдыхала ароматы корицы? Кто знает, что было у нее на уме.
Дама вдруг резко встала, нарушила тишину, жужжащую приличным разговором, бросила на столик купюру и быстро вышла. Она знала, что вслед ей устремлены удивленные взгляды, но поделать ничего не могла. Остаться здесь и пить шоколад, будто ничего не случилось? Или дождаться? Нет, это было выше ее сил. Она пришла с четкой целью и знала наверняка, что стоит подождать, и они встретятся…
Но что дальше? Что она скажет? Как посмотрит в глаза? О чем будут говорить?
Все это было слишком тяжело и горько, чтобы залить эту горечь горячим шоколадом. Екатерина Семеновна торопливо скрылась в сумерках зимнего дня.
* * *
Аполлон Григорьевич исполнил поручение честно. Заехал в 3-й Литейный участок, навел ужас на пристава Сыхру, который понять не мог, какое тело требует великий криминалист, а потом переполошился, что в закрытом деле начали копаться из самого Департамента полиции. Ничего толком не объясняя, Лебедев взял пробы из остывшего тела Кербель, забрал из тонюсенькой папки дела снимок жертвы и хлопнул дверью. Капитан Сыхра не знал, что и подумать: то ли ревизия министерская, то ли гений совсем дурит.
Зато в 1-м Казанском к визиту были готовы. Изъяв у Юнусова пробы и даже спасибо участку не сказав, Аполлон Григорьевич добрался до своего кабинета.
Механически-быстро он провел исследование тела девушки. Хотя материал был старый и времени со смерти прошло немало, результат оказался предсказуем. Лебедев усмехнулся, предчувствуя, как торжественно предъявит недоверчивому коллеге неоспоримые выводы. Будет знать, как ставить под сомнение честное слово Лебедева. И вообще, характер его изрядно попортился после возвращения с того света. Секретничает, фокусы показывает и вообще стал дерзким и решительным. Тот еще Орфей!
Но как на него смотрела Антонина! Если бы это был не Ванзаров, уже бы схватил красавчика в охапку и так хорошенько… Ревновать к Родиону так же глупо, как к невинному младенцу. А вдруг там…
Криминалиста посетила мысль, которую он повертел так и эдак, но ходу ей не дал. Все-таки Ванзаров его друг, какой бы жулик он ни был. И без него было так плохо, что уж лучше с ним живым мучиться, чем без него. И вообще, его жизнь — это его жизнь. Нечего в нее нос совать любопытный. Он же не Антонина…
Развлекая себя подобными размышлениями, Лебедев между тем прогнал кровь Юнусова через стеклянный змеевик. Он так ждал результата, что поначалу не мог понять, отчего его нет. Аполлон Григорьевич присмотрелся к перегонному аппарату и не увидел крохотную капельку. Результат на хлороформ был почти нулевой.
Это было настолько невероятно, что он провел тест второй раз, а затем поставил третий опыт. Не веря глазам своим, повторил эксперимент с пробой Кербель. Там было все как полагается. Значит, с методикой все в порядке. И он ничего не напутал.
Или все-таки совершил ошибку? Столько лет ни разу не ошибался, и вдруг… Это выходит за любые рамки. Так быть не могло. Но это случилось. Что делать? Надо исправлять ошибки. Особенно ошибку гения.
Сосредоточенно и строго Лебедев взялся за кровь Юнусова.
* * *
Слухи бегут резво. 4-й Казанский участок присмирел, изготовившись к явлению почившего. Стол вычистили от пыли и мусора, который скидывали на него, и даже переставили удобней к свету. Чиновники Редер и Матько обменялись мнением, что и виду не покажут, словно ничего и не было. А чиновник Кручинский заявил, что он о чем-то таком догадывался. Наверняка господин Ванзаров был на особом задании и теперь заслужил особую благодарность начальства. Чему он искренно рад. Не менее рады этому обстоятельству оказались и Редер с Матько.
