* * *
Коля следил тщательно. И не заметил, когда это случилось. Вдруг, именно вдруг, на ровном месте, ему стало необычайно весело. Захотелось радоваться жизни, буянить и предаваться разгулу. Вокруг было так хорошо, так ослепительно красива была барышня рядом с ним. Так чего же ждать! Оставить мрачные мысли и наслаждаться юностью, которой так мало отпущено. И он — молодой и богатый, заслуживает всего. Целого мира. Нет, целого мира мало. Он сам возьмет все, что захочет, ни в чем запрета нет!
Николя ударял по коленке, ловя такт музыки, размахивал бокалом и даже подпевал. Когда же оркестр прошел последнюю ноту, жахнул хрусталь об пол, чем вызвал восторг дамы.
— О, какой ты дикарь! — восторженно закричала она. — Настоящий сибирский медведь! Мой медвежонок!
И Коля ощутил себя медведем: огромным и страшным зверем, царем лесов, перед которым никто не устоит. Он выпятил грудь и упер руки в боки.
— Проси чего хочешь! — потребовал он. — Чего душа желает!
Какая-то частичка его, не поддавшись обману, дергала и кричала, чтобы он одумался и пришел в себя. Нельзя забываться рядом с ядовитой змеей. Нельзя быть таким беспечным. Глупый, перепивший мальчишка, ты потерял голову! Остановись, опомнись! Ради чего ты здесь? Это же позор! Ты проиграл, даже не начав сражение! Что ты делаешь!
Но как часто бывает с каждым из нас, таких умных и умудренных жизненным опытом, Коля отмахнулся от надоедливой занозы и прошипел сквозь зубы:
— Пшла, пшла…
Искра вскочила и закружилась:
— Хочу веселья! Хочу безумства! Хочу задыхаться от счастья!
Счастью мешал столик. Николя одним махом опрокинул дурацкую мебель. Грохот ведра с шампанским и прочими фруктами заглушил оркестр. Вокруг стали показывать пальцем, но ему дела нет до жалких людишек. Он красовался перед ней, волшебной и обольстительной.
Подбежали официанты. Вмиг столик был на месте. С новым ведерком и бутылкой.
Искра потребовала шампанского. Коля широкой струей, обливая и ее, кое-как попал в бокал, но бутыль не выпустил.
— За любовь! — крикнул он и запрокинул горлышко. Шипящая пена ударила в лицо, обожгла глаза, намочила пиджак и рубашку. Разлетающиеся брызги он ловил ртом. Вот так пьют настоящие миллионеры.
Весь мокрый, Коля швырнул пустую бутылку и пьяно осклабился:
— Вот как можем! Все нипочем!
— Ты дикарь! Ты мой великолепный дикарь!
В глазах ее был восторг. И этого было достаточно. Внезапно силы куда-то делись, словно испарились с пузырьками шампанского. Голова пошла кругом, замутило, и Коля нащупал стул. Сел, тяжело дыша. Искра присела перед ним, обняла его липкие, мокрые руки:
— Поедем отсюда, мой герой. Я покажу тебе настоящее счастье…
— Поедем… Кататься… Душно мне… Человек!
Появился официант, готовый на все. Коля приказал найти извозчика и бросил на столик сколько нашарил в кармане. Сметя бумажки, официант исчез, обещая исполнить сию минуту.
— Хочешь меня поцеловать? — спросила она.
Гривцов издал булькающий звук, что поднимался от самого живота:
— Разрешаю!
Искра повела кончиком тонкого алого языка и впилась, остро покусывая.
Николя ощутил ее вкус.
Губы ее источали яд.
И яд был сладок, как виноград.
И был он как мед грехопадения.
Коля отравился сполна.
И пропал окончательно.
* * *
Трактирщик прислуживал лично. Нельзя, чтобы половой неловким движением обидел такого гостя. Такого гостя на руках носить, пылинки сдувать и выполнять любой каприз, не хуже вздорной барышни. Макарьев самолично проверил, чтобы на бокалах не оказалось ни пятнышка, тарелки светились чистотой, а скатерть улыбалась крахмальными углами. Но и этого было мало. Не пожалел он из личных, еще нетронутых запасов такое вино, что и не в каждый праздник пить, расстарался, чтоб закуски были наисвежайшие, рыбка плакала янтарным соком, от мяса восходил туман, а соленья от одного вида хотелось укусить. Подача была на заоблачном уровне. Все равно Макарьев с тревогой посматривал из-за буфета: всем ли довольны, не желают ли чего-с, чтобы по первому движению, намеку на желание, тени желания успеть, угадать и ублажить. Трактирщик волновался, переставлял фужеры и в который раз шипел на запуганных половых, чтобы обо всем забыли и стерегли только самый важный стол. Чтобы тарелки сами собой исчезали, а бокалы наполнялись до краев.
Григорий поднял бокал:
— За приятное знакомство.
Отказывать неловко. Ванзаров и так ощущал себя в странной ситуации. Надо было назначать в участке. Там все-таки проще. А тут — почти незнакомый человек угощает обедом. Как себя вести? Он сдержанно пригубил. Вино было изумительным, просто роскошным. Наверняка коллекционного года. И потому наслаждаться им было непозволительно. Хоть и глупость, и наивность, как угодно, но нельзя, вызвав человека на допрос, пусть формальный, объедаться за его счет и поглощать вина непомерной цены. Что подумают о сыскной полиции вообще и ее чести в частности? Какая досада, что нельзя себя вести как нормальный обыватель, обычный человек. Но какой вкус! Какой аромат…
Родион мужественно отодвинул бокал подальше
— Вино не понравилось? — спросил Григорий и даже принюхался к бокалу.
У Макарьева сжалось сердце: не нравится угощение. Неужели вино скисло? Надо было водку подавать.
— Вино отличное, — сказал Родион. — Служба еще не кончена, не положено.
— О, да вы строгих правил. Очень приятно встретить такого человека ваших лет. Но один бокал не помеха службе. Не отказывайте себе в маленьком удовольствии.
— В другой раз. Позвольте…
— А, я понял! — Серов тщательно промокнул губы и бросил салфетку. Материя исчезла, и на ее месте возникла свежая. — Нас угощает лично трактирщик. Считайте, что вы у него в гостях.
— С чего бы такая щедрость?
— Не каждому удается получить такое выгодное место и трактир с лицензией на торговлю винами. Это ведь чего-то стоит? Не так ли? — Григорий подмигнул. — Так что, прошу вас, угощайтесь… Вы ничего себе не положили. Пожалейте хоть трактирщика, он сейчас в обморок грохнется.
Родион подальше отодвинул бокал и не прикоснулся к тарелке:
— Крайне признателен, но сегодня уже обедал.
У Макарьева потемнело в глазах: дружок-то гостя дорогого совсем не ест. Что-то не понравилось. Совсем погибель… Не продлят лицензию, конец пришел. И зачем только свалился на его голову! Вот господин Серов — и ест с аппетитом, и похвалит. Хоть растраты, а приятно.
Трактирщику незнакомо было слово «принципы», и как трудно порой держаться их. Белой вороной выглядишь, полным дураком, когда всем можно, а ты себе запрещаешь. Зачем же отказываться, когда так проще жить? И ведь не взятку предлагают, а так — приятное развлечение. Чего же брезговать? Не мог Родион прикоснуться к дармовой жратве, и все тут. Как ни дурманили запахи голодный желудок, как ни глотал слюнки, но кусок в горло не шел. В голову лезла полная чушь про рабство и оброк, про взятки и умеющих жить чиновников, про совесть и честь. И пока эта чушь стояла перед глазами, он предпочел голодать. И хотел бы, но не мог порадовать несчастного трактирщика.
