– Приключилось что ль? – спросила она, поглядывая на хозяйку. – Никак, опять буза какая-то… Ну и ладно. А нам и дела нет… Долго тебя дожидаться-то?
– Да иду же, – ответила Катерина Ивановна раздраженно.
Странная тревога овладела ею. Отчего-то захотелось узнать, куда так спешит полиция, но ничего предпринимать она не стала.
Полицейский участок наш, как и полагается в уездном городишке, был скорее клубом городовых и двух чиновников, чем опорой порядка. Задержанных сажать некуда, арестантской не имелось вовсе. Да и задерживать особо некого. Местные обыватели нраву кроткого, а если что и случалось, то виноваты обычно были заезжие дачники: драка или пьяный скандал. Главными бузотерами – рабочими Оружейного завода – занималась фабричная полиция, которая к своим делам городскую полицию не подпускала, но и в ее дела не лезла.
Доставив убийцу под конвоем, пристав выгнал чиновников, лениво гонявших мух, приказал запереть окна, а за дверь поставил двух самых крепких городовых. Так что в присутственной части они с обвиняемым остались вдвоем.
Злодею в подштанниках было разрешено сесть. Сам же пристав не без удовольствия расположился за столом, достал новую папку дела, допросные листки, которыми пользовался давненько, и приготовил перо.
– Запирательства бесполезны. Советую чистосердечно признать вину, чем облегчить свою нелегкую погубленную участь.
– Вы играете дурную комедию или пьяны, – ответил злодей.
– Это мы сейчас посмотрим. Прошу назваться.
– Пожалуйста: Николай Гривцов.
– Род занятий?
– Служу в Петербурге.
– Где именно?
Преступник помедлил с ответом.
– В ведомстве градоначальника, – наконец сказал он.
– Надо же! Вот будет приятный сюрпризец! – Пристав так яростно делал записи, что перышко рвало казенную бумагу в клочья. Он и не замечал мелочей. – Ваш чин?
– Коллежский асессор.
– Вот, значит, как, дослужились… Изволите сделать признание?
– Сначала извольте сообщить, в чем меня обвиняют.
– Извольте, изволяю! Вас, Гривцов, я обвиняю в несомненном убийстве инженера нашего знаменитого оборонного Оружейного завода, несчастного Жаркова.
– Жаркова? А кто это?
Недельский усмехнулся:
– Это дешевый трюк, Гривцов, и вы меня не проведете. Имеются несомненные свидетели, что вчера вечером в ресторане Фомана вы повздорили с Жарковым и, уходя, грозились его убить. Это слышали сотни человек. Так что не запирайтесь…
– Ах, вот что… Это же откровенная глупость.
– Суду это будете рассказывать. Я жду окончательного признания…
– Во-первых, ничего похожего на угрозу убийства не было. Признаю, был в расстроенных чувствах, а что не скажешь под горячую руку?
– Вот так? Хорошо же… Где вы были после того, как ушли из ресторана?
– Вернулся домой, чтобы почистить одежду. Спросите хозяйку.
– Спросим, непременно и жутко спросим. А затем чем себя развлекали?
– Пошел прогуляться.
– Это в каком же часу ночи вы гуляли, молодой человек? Хо-хо… Нечего сказать – время для прогулок. Можете указать свидетелей ваших прогулок?
– Я… Я бродил в одиночестве, – ответил Гривцов.
– С финским ножом в кармане? И вот тут вы попались! – провозгласил пристав. – Все, сдавайтесь.
Гривцов закрыл лицо руками.
– Хорошо, я сделаю признание… Только дайте напиться.
Пристав был исключительно благодушен. Не поленился встать и пойти за графином, который чиновники держали в дальнем углу, подальше от посетителей. Только он взялся за горлышко, как произошло невероятное. Со звоном и грохотом обрушилось оконное стекло, вынесенное стулом. Недельский еще успел заметить, как в образовавшийся проем сиганул злодей, сверкая подштанниками.
В приемную заглянули городовые. Выронив графин, пристав заорал:
– Схватить! Вязать! Крутить! Бегом!
Городовые бросились в погоню.
Игнатий Парамонович Порхов привык вставать засветло. Когда дело было еще в зачатке, он лично осматривал склады, проверял отправку, не чурался никакой работы. Теперь за всем лично не уследишь, так дело разрослось. Да и не было нужды. Но привычка осталась. День Порхова начинался с того, что он принимал подробный доклад: где, сколько, чего.
Секретарь Ингамов всегда мог ответить на любой вопрос хозяина. Недаром служил во флоте. Выправка и понимание о дисциплине. Незаменимый человек.
Отчитавшись до конца и получив благосклонный кивок, секретарь не вышел, как это полагалась по церемониалу, а стоял с папкой, украшенной золотым тиснением. У Порхова была необъяснимая тяга ко всему официальному и государственному. Папку для доклада украшал герб. Правда, не совсем жалованный, а нарисованный одним местным художником. Но фантазия ведь не преступление.
– Чего тебе, Матвей?
Ингамов замялся с ответом.
– Есть некоторые сведения, – все же сказал он.
И замолчал опять.
Такое поведение идеального секретаря Порхов не одобрил.
– Ну, так говори, что стряслось.
– Не знаю, как это сказать.
– Да что такое, в самом деле! Что за тайны?
– Известное вам лицо… – Ингамов сделал паузу, чтобы патрон понял, на какое именно лицо он намекает. – Сегодня утром найден на пляже.
– Что значит: на пляже? Пьяным, что ли…
– Никак нет. Убит. Говорят, особо изощренным способом.
– Откуда узнал? Сведения верные?
– Везде нужные люди имеются. Передали весточку…
– Жаль человека, – сказал Порхов, разглаживая бородку. – Спасибо, что сообщил. Все, Матвей, не задерживаю.
Ингамов поклонился и вышел.
Игнатий Парамонович задумался так крепко, что потерял покой. Виду он, конечно, не подал, умел собой владеть. Но эта новость ударила как обухом по затылку. Как с ней быть, Порхов не решил. И так, и сяк – получалось хуже некуда.
Гривцов, чтобы уйти от преследователей, бросился в Нижний парк. На Канонерской улице у него не было бы шансов. Скорее всего, его бы не стали догонять, а без лишних слов подстрелили. Гривцов догадался, что некоторые странности пристава – неспроста. Такой палить начнет, не задумываясь. Мертвый убийца куда удобнее живого, который еще может испортить все дело.
Выручали кусты. Не хуже зайца Гривцов петлял и старался как можно дальше нырнуть в зелень. Плохо зная чужой город, он двигался почти наугад, помня, что в определенный момент надо резко повернуть. Главное – не пропустить этот момент. Бежать босиком, да в кальсонах, было больно ступням и стыдно душе. Но если на карту поставлена жизнь, довольно молодая, которой недавно стукнул двадцатый годик, и в награду за успехи был пожалован очередной чин, жалко со всем этим расставаться за просто так. Пришлось Гривцову бежать, и стыдиться тут нечего.
