– Вы не барышня, а чиновник сыска.
– Но я… – попытался вставить Николя.
– Если от всякой ерунды в обморок падать, вам в сыске делать нечего. Слезы утирать никто не будет. Это ясно?
Николя втянул воздух медленно и громко.
– Так точно.
– Я рад. Заодно усвойте урок. Если вам предлагают делать нечто заведомо абсурдное, подумайте, для чего это может быть использовано.
– Так точно…
– Николя… – Ванзаров мягко улыбнулся. – Вы умный и толковый специалист. Только научитесь сначала думать, а потом переживать сделанную ошибку. Это здорово помогает.
Шумно утерев нос, Гривцов тяжко вздохнул.
– Спасибо, Родион Георгиевич, я постараюсь…
– Помните: быть начеку. Здесь не все просто. Слишком тихий городок оказался.
– Теперь уж не забуду.
– В любом случае, эта записка кое в чем помогла.
– Предполагаете, что убийца мужчина? – спросил Николя.
– Такое могла написать и женщина. Если ей это для чего-то было нужно.
– Даже не знаю, что придумать. Какая же еще от нее польза?
– Подумайте, все же у вас перед глазами.
– Даже не представляю… Какая-то загадка.
– Никаких загадок. Все проще некуда.
– Сдаюсь… Ну, скажите же уже…
– Теперь мы наверняка знаем, что Жаркова убивали не вы, – сказал Ванзаров, помахал шляпой и удалился.
Николя еще долго привыкал к этому важному открытию.
5
Немного нервно
Подсадив Катерину Ивановну в двуколку и придержав лошадь, конюх Петро помахал вслед хозяйке, взявшей такой аллюр, что пыль летела из-под колес фонтаном, и со спокойной душой отправился в народную чайную, что живописно расположилась на берегу озера Разлив. Делать в доме ему было нечего, а спать на сене он уже не мог. В наступившей жаре только и спасаться чаем с приятелями в озерной прохладе. Авдотья побурчала для порядка и сама пристроилась в тенистом уголке. Только закрыла глаза, ощущая мягкую перину под боком и легкий ветерок из окна, как в дверь постучали. Кухарка нехотя поднялась, оправила юбку и пошлепала босыми ногами, оставляя на вымытых досках пола влажные следы пяток.
На пороге стоял невысокий господин. Солнце светило ей в глаз. Авдотья зажмурилась и приложила руку козырьком к глазам.
– Ишь ты, кто пожаловал, – сказала она. – Ежели по делу пришел, так Катерина только ускакала, опоздал, милый.
– Какая жалость, – ответил гость, стоя на пороге. – Так не повезло. Не угостишь, Авдотья, кружкой воды? Жарко, пить хочется.
– Может, квасу или морсу желаешь?
– Нет, воды принеси чистой.
Кухарка фыркнула – ишь, в скромность играет – и повернулась к гостю спиной. И хотела начать разговор про погоду да про дела, что творятся в городе, но тут что-то ударило ее в затылок, солнце померкло, грузное тело стало легким, как пушинка, она поплыла в воздухе, ставшем мягким, как ее перина, и так стало хорошо и легко, что Авдотья растаяла. Гость успел поймать ее и с некоторым усилием – все-таки вес нешуточный – поволок к постели. Уложив тело и кое-как закинув ноги, он проверил, чтобы Авдотья дышала свободно.
В доме он бывал. Сейчас предстояла трудная задача. Времени было немного, Авдотья могла очнуться в любую минуту. Он начал со столовой. Проверил буфет, заглядывая за стопки тарелок, открывая скрипящие ящики и створки, прошелся по всем полкам, не оставляя следов беспорядка, и перешел к большому комоду. Так же методично и тщательно изучил каждый ящик, стараясь возвращать скатерти и белье на прежнее место. Он заглянул во все углы, где только могло быть укромное место, проверил кафельную печь и за ней, поднял ковер и даже посмотрел под диванчиком. Но ничего не нашлось. Тогда он перешел в спальню. Здесь было слишком много мест, которые могли что-то хранить. Следовало выделить главные. Он заглянул в платяной шкаф, открыл шляпные коробки. Потом изучил письменный стол. Прощупал перину, отодвинул занавески, залез под кровать почти до пояса. Вылез оттуда в пыли и ошметках паутины. По-прежнему ничего. Оставались еще кухня и кладовка. А времени – совсем ничего. Авдотья дышала громко и отрывисто, очнется в любую секунду. Он проверил кастрюли, кухонный сервант, заглянул в кладовку. Там было прохладно и темно. Искать среди банок, пакетов и прочих хозяйственных запасов не хватило бы нескольких часов.
Он тщательно отряхнул руки, набрал воды, присел на постель и побрызгал Авдотье в лицо. Она вздрогнула и уставилась на него, не понимая, где находится и что случилось.
– Что же ты, матушка, в обморок падать вздумала? Видишь, как вышло, не ты меня, а я тебя пою, – сказал он, поднося к губам стакан.
Авдотья пригубила и застонала.
– Ой, позор, сроду такого со мной не было. Сил-то еще сколько. И вдруг такое…
– Ничего, это от жары бывает. Я пойду, а ты полежи еще немного. После обморока нужен покой.
– Спасибо тебе, Матвей. Не бросил в беде. Добрый ты человек, зря о тебе всякие страсти рассказывают.
– Что же про меня рассказывают?
– Ай, и повторять стыдно. Чего бабы не выдумают. Спасибо тебе… Не бойся, иди, я уж сама справлюсь… Ох, затылок как ломит…
Матвей ласково погладил большую руку кухарки.
– Ничего, до свадьбы заживет.
Авдотья послушно засмеялась.
Ингамов вышел на Курортную улицу и пристально осмотрелся. Не заметив ничего подозрительного, он закрыл за собой калитку. Как раз чтобы оказаться на пути господина в студенческом кителе.
– Какая встреча, – сказал он, все еще отряхивая ладони, словно на них виднелись следы. – Куда-то спешите?
Прохожий не был настроен на беседу. Он поднял ворот, словно озяб, засунул руки в карманы и нахмурился сверх всякой меры.
– Чего вам? Пустите…
– Разве я могу держать вас, Усольцев? Это было бы и не гигиенично. Вас держать – потом руки с одеколоном не отмоешь.
Усольцев двинулся в сторону, но ему не дали пройти.
– И все-таки: куда так спешите? Или к кому?
– Чего вам надо, Ингамов? Идите своей дорогой, я к вам не лезу.
– Хотите, угадаю, почему вы так мрачны в солнечный денек?
– Если вам охота языком болтать, то мне… – начал было Усольцев, но его не слушали. Ингамов встал так, что его собеседник вынужден был прижаться спиной к заборчику.
– Не можете найти дружка своего, Жаркова, – сказал Ингамов. – Верно? Весь город обегали, а его нет.
– Вам какое дело?
– Мне – никакого. А вот вас скоро спросят.
– Это о чем же?
– Например, где были, что делали. Можем заранее это отрепетировать.
