Стоя под укрытием хилого деревца и видя, как Вере Андреевне предлагают одну шляпку за другой, Ванзаров обнаружил интересную подробность. В салон зашла барышня в скромном платье, занося шляпные коробки, сколько смогла удержать. Не иначе – заказ исполняла. Мастерица была знакома: та самая Дарья из пригородного поезда.
Она была слишком занята борьбой с коробками, чтобы ответить на пристальный взгляд. Когда на пороге салона зачем-то оглянулась, улица была пуста. Дарья так и не поняла: показалось или кто-то на нее смотрел? Загадка эта встревожила девичье сердечко.
В участке стало как будто светлее. Фёкл Антонович светился тихой радостью умиления. Пристав светился застенчивой гордостью победителя. Даже чиновники участка из своего темного угла светились, как отъевшиеся мотыльки.
– Дорогой Родион Георгиевич! – Фёкл Антонович распростер объятия. – Как чудесно, как славно, что вы у нас погостили. Примите от нас самые искренние, самые горячие заверения в дружбе. И самый низкий поклон признательности за все, что вы для нас сделали! Ваша помощь была неоценимой. Более не смеем вас задерживать. Доброго пути!
Предводитель хотел оставить это на сладкое, но так ему хотелось указать наглецу на дверь, что не смог он удержаться. В услугах чужака никто не нуждается. Скатертью дорога!
Ванзаров поклонился, принимая благодарность.
– Могу я взглянуть на пойманного убийцу?
Пристав хотел проявить благодушие, но Фёкл Антонович опередил.
– К сожалению, это совершенно невозможно. Убийца заперт в погребе, сами знаете, иных помещений не имеется. Он крайне опасен. Без лишней нужды трогать его не следует. Передадим в руки судебного следователя, вот пусть им занимается.
Действительно, снизу доносились глухие звуки и урчание, словно медведь в берлоге просыпался.
– Тогда назовите его, – попросил Ванзаров.
– Вы его не знаете, – поспешил Фёкл Антонович. – Он не входил в круг ваших поисков. Если бы не талант нашего дорогого Сергея Николаевича, он до сих пор был бы на свободе и готовил новые убийства.
От такой похвалы пристав скромно потупился. Как приятно быть победителем. Проигравший упрямо делал вид, что не признает очевидного.
– Позвольте узнать фамилию? – настаивал он.
Фёкл Антонович сморщился, как от надоедливой мухи.
– Извольте, только из уважения к вашим стараниям. Это отставной инженер Джойс. Поселился в нашем городе лет тридцать назад, служил на Оружейном заводе, когда там еще винтовку Бердана выпускали. Вышел в отставку, но так и осел у нас. Английский подданный.
Тут Фёкл Антонович и пристав переглянулись так, словно лишь они из всех смертных посвящены в великие тайны.
– Пристав, у меня вопрос, – сказал Ванзаров. – Не сочтите за дерзость. По каким уликам его изобличили?
Недельский хотел ответить, но Фёкл Антонович решительно его одернул.
– Это уже не важно, Родион Георгиевич, – заявил он. – Улики самые основательные. Вам следует торопиться, опоздаете на поезд.
– Пристав, вы нашли саперную лопатку? – спросил Ванзаров.
По лицу Недельского проскочила тень недовольства. При чем тут лопатка?
– Сравнили его почерк с запиской?
– Господин Ванзаров… – Фёкл Антонович повысил голос.
– Каким образом он связан с Жарковым? Где был в ночь убийства? Ему хватило роста, чтобы нанести удар сзади? Зачем вскрыл Жаркова? Что делал на пляже?
Под таким напором Фёкл Антонович невольно растерялся, так что приставу уже никто не мешал.
– Убийца захотел повторить смердящие деяния своего соотечественника и подданного Британской короны Джека Потрошителя, – сказал он.
– Как это определили?
– Джойс хранил подшивки старых «Times» за те годы. Во всех газетах – закладки на репортажах о преступлениях Джека. Выдал себя!
– Вот как? И это все?
– Не только… – многозначительно сказал пристав.
– Вам не приходило в голову, что почтенному инженеру просто нечем заняться? Он развлекается логическими умозаключениями, и узнав о недавнем преступлении, решил проверить, насколько оно похоже на деяния легендарного Джека?
– Господин Ванзаров, вам пора, – сказал Фёкл Антонович, встав на защиту пристава. Еще не хватало, чтобы кто-то разрушил их торжество.
– Вы посадили в погреб невиновного человека, – сказал Ванзаров, надевая шляпу. – Скоро это поймете. Но будет поздно. Мои вещи прошу прислать завтра.
Дверь участка захлопнулась со страшным грохотом. Чиновники вздрогнули.
– Не обращайте внимания! – Фёкл Антонович приободрил пристава, впавшего в задумчивость, хлопком по плечу. – Это зависть побежденного. Франт из столицы не умеет проигрывать. А вы ему нос утерли. Так что с меня причитается… Это кто еще?
В участок решительно вошла женщина средних лет, а следом за ней и другая. Дамы походили на разъяренных драконов.
На душе у Гривцова было ясно. В этот день все у него вышло как надо. Умело вошел в контакт, на ходу придумал легенду и даже не срезался. Кажется, рыбка заглотнула наживку глубоко. Теперь вести аккуратно и тонко.
За успехи должна быть награда. Николя посчитал, что сегодня он честно заработал пирожные, и никто не посмеет упрекнуть его. Он вернулся к вокзалу и уже предвкушал, как приступит к эклерам «Французской кондитерской», которые были не так уж и дурны, как вдруг приметил хорошо знакомый силуэт. Ванзаров шел быстро, даже слишком быстро, и по походке Гривцов понял: Ванзаров раздражен.
Николя забыл про пирожные и бросился к нему.
– Родион Георгиевич!
Ванзаров оглянулся.
– Очень кстати, – бросил он «секретному агенту». – Что удалось сделать?
– Может, по чашечке кофе? – Николя кивнул на кофейню с тайной надеждой. – Там все и расскажу.
– К сожалению, некогда. Я уезжаю. Прямо сейчас.
– Уезжаете? – поразился Николя. – Да как же это? А как же я? Я же ее зацепил…
– Так надо.
– Тогда я тоже уезжаю.
– Нет, ваше задание остается прежним, – сказал Ванзаров с чрезмерной строгостью. – Остаетесь здесь. Телеграфируйте, что происходит, хоть по три раза в день. Вернусь, когда этому надутому индюку Фёклу Антоновичу принесут следующий труп. Думаю, осталось ждать день-два, не больше. Пока кое-что выясню в наших архивах. Сыск продолжать, Гривцов. И нос не вешать.
– Есть продолжать, – сказал Николя, хотя и немного растерялся. Одному-то ему нелегко придется. – Я засек, кто за ней следит.
– Познакомились?
– Нет еще. Какой-то юнец лет восемнадцати, полноватый, лицо круглое, кажется, еще не бреется, вид неспортивный, какой-то очень домашний, филерить не умеет.
