– Очень важно найти любую его записку. Он никогда вам записок не оставлял?
– Поищу, – сказала Марья Сергеевна, тяжко поднимаясь, будто сразу постарев.
Она прошла в кухню и принялась греметь кастрюлями. Что-то там стучало, шуршало и переставлялось. Женщине надо было занять руки. Ванзаров не вмешивался. И терпеливо ждал с полчаса, не меньше.
Лукьянова вернулась, сунула замызганный клочок, вырванный из гимназической тетрадки.
– Вот, послание его. Все мне письмишки смешные оставлял. Я их выкидывала, а вот это осталось. Бери, коли надо…
На листке было написано:
«Милая тетка Марья! Не тужи, держи нос по ветру! К ужину не жди, загуляю до рассвета. Как вернусь, наемся до отвала и побегу на службу. Так что спи – не храпи! Твой Иван».
Ванзаров вложил листок в записную книжку.
– Если вам что-нибудь будет нужно, дайте знать в участок, – сказал он. – И простите меня еще раз…
Марья Сергеевна подошла, обняла его, расцеловала и перекрестила.
– Иди с богом. Делай, что сможешь… Ты хороший человек, Родион. Загляни как-нибудь к тетке Марье. Я тебе всегда блинов напеку…
Ванзаров нахмурился, поклонился и быстро вышел. Что-то подступило к горлу, и нельзя было ручаться, что глаза останутся сухими. Слезы для чиновника сыска – роскошь невозможная.
Он подозвал постового и попросил передать старшему городовому Макарову, что пост снимает. Нечего людям зря силы тратить. Еще понадобятся в другом месте.
Доктор сидел на лавочке, будто и не вставал с нее. И прекрасный день делал еще прекрасней дымком тонкой папироски. Подставляя лицо солнцу, он не боялся загореть, а с наслаждением жмурился, как весенний кот. Во всей фигуре его было столько умиротворенности и спокойствия, что одно это должно было благотворно действовать на нервных пациентов. На живых, разумеется.
Завидев приближающуюся фигуру, Асмус помахал рукой.
– Ванзаров! – сказал он с той особой интонацией, что принята у однокашников, называющих друг друга по фамилии с института. – С вашим появлением в нашем скучном городке забурлила жизнь. Городовые бегают, как угорелые. А мне сколько радости! Практически забросил пациентов, зато практикуюсь в анатомии. Не останавливайтесь!
– Рад, что застал вас здесь, – сказал Ванзаров, садясь на скамейку. – Уже осмотрели Усольцева?
– В этот раз справился бы студент первого курса. В легких полно воды, на затылке травма. Но вот с семейством Стаси Зайковского порадовать нечем. Их, несомненно, оглушили, но больше я ничего не нашел. Теперь перед вами чист, и мы можем, наконец, устроить обещанный ужин.
– А с приставом что?
– Боюсь, этому городу потребуется новый пристав. Вы диагноз правильно поставили, мне Фёкл Антонович сказал. Барон Нольде, конечно, может им в лазарете заняться, но скажу вам честно: надежды мало. Если только не отправить его куда-нибудь в Швейцарию. Говорят, там электрошоком в чувство приводят. Что мы все о грустном, день-то какой…
Асмус раскинул руки, будто хотел обнять от широты души весь мир.
– Антон Львович, я все знаю, – сказал Ванзаров.
Доктор с удовольствием затянулся и выпустил струйку дыма.
– Это прекрасно, но что именно вы знаете?
– В истории убийства Анюковой вы кого-то покрываете.
– Ах, вот что… – Папироска взлетела и упала в траву, Асмус потер переносицу. – С чего вы взяли?
– Я ознакомился с делом.
– Всего лишь дал показания, рассказал, что видел.
– Ваши показания я читал. И уверен, что вы не сказали значительно больше, чем сказали. Если не знали точно, то наверняка догадывались, кто убил Аньку-модистку.
– Больше всего мне бы хотелось забыть ту историю, – ответил Асмус. – Буду вам очень благодарен, если не станете ворошить прошлое.
– Неужели вы не понимаете! – вскрикнул Ванзаров.
Доктор удивленно посмотрел на него.
– А у вас нервишки-то шалят. В таком возрасте это не к добру. Так что я не понимаю, по-вашему?
– Вы и Фёкл Антонович – последние живые свидетели по тому делу! Трое уже убиты. Что вам скрывать теперь? Назовите мне, кто убил Анюкову, хотя бы одно ваше предположение, и я смогу опередить убийцу. Неужели вы не видите, что цепочка уже привела к вам? Вы – следующий!
– Родион Георгиевич, давайте успокоимся, – сказал Асмус. – Нервы еще никого до добра не доводили. Хорошо, допустим, я скажу, кто это сделал. И что? Скорее всего, его уже нет. Доказать ничего невозможно. Да и богат я только подозрениями. Зачем вам?
– Вы забываете о Лапине, который получил десять лет каторги.
– Ах да… Как нехорошо. Но поверьте, я не думал, что так все обернется… Это грязная история. Я не хочу в ней копаться снова. Простите меня…
– Хорошо, тогда я назову убийцу, а вы подтвердите, правильно или нет.
– Это ни к чему не приведет…
– Оставьте вы свои интеллигентские принципы, сейчас не до них… Это Жарков?
Асмус отвел глаза, открыл портсигар и взял папиросу.
– Это Усольцев?
Чиркнув серной спичкой, доктор коротко прикурил.
– Не мучьте меня, – сказал он и бросил папиросу. – Давайте лучше кого-нибудь еще вскрою для вас.
– В таком случае, я вынужден просить вас отправиться в участок и сесть в погреб, – сказал Ванзаров.
– Это зачем же такие страсти?
– Надеюсь, что завтра-послезавтра я возьму убийцу, и тогда вам ничего не будет угрожать. А до тех пор у меня нет иного способа обеспечить вашу безопасность.
Асмус легкомысленно отмахнулся.
– Да ну, Ванзаров, я думал, вы серьезно.
– Я очень серьезно. Я чрезвычайно серьезно. Ладно, не хотите в погреб, тогда уезжайте немедленно. Отсидитесь недельку и вернетесь, когда все будет кончено.
– А что будет с моими пациентами? Кому я их оставляю? Нет, это невозможно…
– Ну, тогда… – сказал Ванзаров. – Возьмите хотя бы револьвер. Приставу он все равно не нужен, а мне будет спокойней.
– Голубчик Ванзаров! – Асмус приятельски ткнул его в плечо. – Вы замечательный человек. Только не перегибайте. Я вас старше лет на пятнадцать, это очень много. Но все равно мне с вами интересно. Спасибо, что так беспокоитесь за мою никчемную жизнь. Только знаете… я хоть и врач, но фаталист. Чему быть, того не миновать. И погребом с револьвером от этого не защитишься…
Ванзаров встал и пошел так запросто, как будто рядом с ним на лавочке никого не было. Асмус опешил.
– Ванзаров! Родион Георгиевич! Вы обиделись? Не обижайтесь! – кричал он вслед.
Ванзаров, наконец, обернулся.
– Вы могли бы помочь мне. Но вы отказались. Это очень плохо. Теперь мне придется тратить драгоценное время. Прощайте. Ужин наш отменяется навсегда. Я не хочу вас больше знать. А сегодня вечером возьму и напьюсь. Так и знайте.
