– Там видно будет. Может, пригодится. Одевайтесь, чего мерзнуть зря.
Приказ Николя выполнил с большой охотой. Стоило одеться, как приятная дрема, манящая сном, куда-то делась. Он понял, что спать совершенно не хочется. Буквально ни в одном глазу. Что же теперь делать?
– Служебный роман со Снежной королевой продолжать, – сказал Ванзаров. – Задача прежняя: не выпускать из виду ни на минуту.
– Так точно… А вам совсем не интересно, что я узнал?
– Николя, только утренняя сонливость объясняет то, что вы сморозили. Выкладывайте.
– Во-первых… – начал Николя и вовремя поймал ладошкой зевок, – извините, сейчас пройдет… Значит, так. У Катерины Ивановы есть еще один ухажер, кроме того, что по кустам филерит.
– Как узнали?
– В ресторане она на него, а он на нее бросали такие взгляды, что все было ясно без слов. Кто-то из бывших. Или нынешних. Не знаю, кто это такой…
– Я знаю, кто это. За внимательность – приз.
– Да? А какой? – искренно спросил Николя.
Ванзаров только головой покачал.
– Что-нибудь еще обнаружили?
– Спросил напрямик про угрозу, что она мадам Порховой в парке бросила. Вот взял и спросил. И знаете, что она ответила?
– Даже боюсь представить.
– Она закрыла мне рот поцелуем! Каково?
– Пусть это будет самым тяжким испытанием в вашей жизни, – сказал Ванзаров. – Идите домой, вас завтрак заждался.
Николя хотел было обидеться, но раздумал.
– А это правда, что Лебедев приезжает? – спросил он.
– Утренним поездом. Только не вздумайте устроить радостную встречу любящего ученика с любимым учителем. Этого еще не хватало. Издалека пошлете воздушный поцелуй, и достаточно. Вы секретный агент на задании. Пока еще. Не задерживаю…
Николя хотел возразить, но настроение Ванзарова в это утро к спорам не располагало. Как, собственно, и всегда, когда ему не хотелось спорить или отвечать на простые вопросы, которые он сам же и поставил.
Ожидающие поезда в девять сорок пять, а также все, кому повезло оказаться на платформе, решили, что в Сестрорецк пожаловала коронованная особа или, по меньшей мере, – Аполлон собственной персоной. Не было красных ковров, оркестр не играл туш, дети в кружевных платьицах не подносили букеты, даже скромного салюта не случилось. Однако каждый дачник ощутил – происходит нечто значительное. Хотя на самом деле господин высокого роста всего-навсего осматривал станцию. Этого было достаточно.
Мужчина в модном пиджаке с бутоньеркой, в отменной шляпе, с золотой заколкой для галстука был роскошен, как породистая лошадь. В осанке его было столько ленивого достоинства, что некоторые дамы буквально потеряли рассудок. Он источал особое обаяние мужского шарма, убийственного и беспощадного. При этом на его загорелом лице просматривалось откровенно дерзкое, если не сказать презрительное, отношение к окружавшим людишкам. Одна лишь деталь выбивалась из безупречной картины: он держал потертый саквояж желтой кожи, какие носят сельские врачи. Такая мелочь не испортила общего ураганного впечатления. Дачники и дачницы, и даже сам дежурный по станции, перешептывались, задаваясь вопросом, кто же это такой. Что за дивное явление в приморском захолустье?
Господин прекрасно понял, какое впечатление произвел. И даже рассчитывал на нечто подобное. Чтобы окончательно поразить публику, он достал золотой портсигар, зубами вытянул сигарку и закурил. Все замерли в ожидании божественного аромата. С первым дымком пахнуло таким омерзительным табачищем, что самые слабохарактерные зажали нос. Выносить эту вонь было немыслимо. Даже перегретая солярка пахла милосердней.
Перрон быстро пустел. Вскоре не осталось никого. Только по платформе торопился молодой человек в черном костюме. Заметив его, роскошный господин отправил сигарку на рельсы и распахнул объятия.
– Ванзаров! – крикнул он, и стая воробьев бросилась врассыпную. – Как я рад вас видеть!
Они обнялись – Ванзарова сдавили от души, и он не остался в долгу.
– Хорош, хорош! – сказал роскошный господин, не сдаваясь. – Ишь, нагулял мышцы! Ну, хватит, давайте хоть расцелуемся!
Что и было проделано троекратно с громким и сочным чмоком.
– Успели отравить чистый воздух сигаркой, – сказал Ванзаров, принюхавшись. – Сюда приезжают люди, желающие дышать морским воздухом, и вдруг такой сюрприз.
– Вот все, что я заслужил за мою преданность! Вместо того, чтобы прыгать на одной ножке, хлопать в ладошки и кричать: «Какое счастье, Аполлон Григорьевич, что ты приехал», меня награждают упреком! Зачем только вернулся я в немытую Россию!
– Какое счастье, Аполлон Григорьевич, видеть вас. Как без вас плохо!
Ванзаров сказал так искренне, так честно, что великий криминалист несколько смутился. Лебедев хмыкнул и обнял друга за плечо:
– Что, плохо дело?
– Не сказать чтобы плохо, – ответил Ванзаров, незаметно освобождаясь из-под дружеской руки. – Не хватает простых фактов, чтобы взять кое-кого за шкирку. Вы нужны, чтобы получить точные доказательства.
– За этим дело не станет, все свое ношу с собой! – Лебедев ласково погладил чемоданчик.
– Давайте с дороги выпьем чего-нибудь, заодно введу вас в курс дела.
– Было бы неплохо. Есть в этом уездном городке какая-нибудь французская кондитерская?
– Аполлон Григорьевич! – воскликнул Ванзаров в притворном ужасе. – Неужели и вас Николя заразил страстью к пирожным? Не могу поверить!
Лебедев сморщился, как от протухшего вина.
– Не во мне дело, да. Я тут подхватил по дороге домой кое-кого… – Криминалист негромко посвистел. – Да где же она? Куда делась? Эй, Му-му… Тьфу ты… Как же ее? Кис-кис!.. Нет… Ах да, вот: Фру-Фру! Иди же сюда!
Из дверей вокзальчика выпорхнуло создание, такое тонкое и нежное, что казалось, состоит из одних глаз с пушистыми ресницами и воздушных кружев. Создание порхнуло к Лебедеву, тончайшей ручкой уцепилось за рукав, как за веточку, и посмотрело на Ванзарова нескромной птичкой.
– Вот, одними пирожными питается, – сказал Лебедев с внезапной нежностью.
– Вы хоть представьте нас… – попросил Ванзаров.
– Да она все равно по-русски не понимает. Навязалась на мою голову, а бросить жалко. Фру-Фру, это мой друг Ванзаров… Вишь, как кланяется тебе… Ванзаров, друг мой, это – Фру-Фру из Парижа… То есть настоящая парижанка. Подобрал в Кракове. Сама невинность.
Сама невинность так посмотрела на симпатичного молодого человека, что у него сжалось в солнечном сплетении. Глазки Фру-Фру были особо едкого свойства. Заглядишься, и пропал, пожалуй. Даже такая скала, как Лебедев, не устоял.
– Может быть, не стоило мадемуазель сюда брать? – осторожно спросил Ванзаров. – Здесь и условий нет для таких оранжерейных экземпляров.
