Но странный парадокс: даже самые низкие и развратные субъекты старались в присутствии Лили вести себя сколь возможно прилично. И чем более самая юная обитательница притона отличалась от рассказывающих пошлые анекдоты и громко хохочущих девиц, тем более шикарной она казалась посетителям. Совсем не стремясь понравиться завсегдатаям салона, Лили тем не менее вызывала у них громадный интерес в первую очередь своей естественностью и непохожестью на подруг.
А ее мягкий грудной голос действовал завораживающе не только на барона. Исполняя романс, девушка делалась задумчивой и отрешенной, словно пела о собственных чувствах:
В одни глаза я влюблена,
Я увлекаюсь их игрою,
Как дивно хороши они,
Но чьи они, я не открою.
Едва в тени густых ресниц
Блеснут опасными лучами,
И я упасть готова ниц
Перед волшебными очами.
В моей душе растет гроза,
Растет, тоскуя и ликуя.
Я влюблена в одни глаза,
Но чьи они, не назову я.
Многие мужчины старались обратить на себя внимание девушки, но никому до сих пор не удалось сблизиться с нею. Некоторые посетители, побыв некоторое время в обществе Лили, даже изменяли своему первоначальному намерению провести ночь в объятиях доступной куртизанки. Потерявшие голову от вспыхнувшего чувства, бедняги уходили в ночь смущенные и подавленные, наткнувшись на совершенную неприступность юной хозяйки.
Но барон фон Кнопс не сомневался: он сможет заполучить утонченную барышню. Ведь пока ни одна из женщин не смогла устоять перед самой завораживающей музыкой в мире – шуршанием кредиток.
Однажды барон приехал в необычное для посетителей время. Он привез Лили в подарок очень красивую и дорогую куклу немецкой работы. Голова и руки игрушки были сделаны из бисквитного фарфора, ее глаза могли закрываться и открываться, и одета она была прероскошнейше. Ее волосы и глаза были точь-в-точь того же цвета, что и у Лили. Кукла даже умела произносить несколько слов, что считалось удивительным достижением иностранных механиков. Своим подарком барон словно говорил: «Милое дитя, вам незачем меня опасаться».
– Я хочу вас пригласить отобедать со мной, – смиренным тоном объяснил барон, давая понять, что не настаивает, а лишь просит Лили о согласии, как о великой милости.
– Напрасно вы приехали, – без всякого почтения в голосе ответила девушка.
Барон пояснил:
– Дела требуют моего срочного отъезда. Видимо, теперь я уже не скоро смогу снова иметь удовольствие видеть вас. Только поэтому я посмел просить вас об одолжении.
После долгих уговоров Лили все-таки уступила. Но после ужина барон неожиданно повез ее не домой.
– Прошу вас, не пугайтесь, – успокоил фон Кнопс свою заволновавшуюся спутницу. – Клянусь! С вами не случиться ничего дурного. Ваша матушка предупреждена. Я приготовил для вас еще подарки. Надеюсь, вы останетесь ими довольны.
Они подъехали к великолепному четырехэтажному каменному дому с лепниной по фронтону и каменными львами у парадного входа. Здесь, в центре Петербурга, жили самые богатые и уважаемые люди. Дежурящий возле парадного швейцар с почтительным полупоклоном отворил подъехавшей паре дверь, и фон Кнопс и Лили вошли в беломраморный вестибюль. Далее они проследовали по широкой, устланной красным ковром лестнице на второй этаж и остановились перед дверью квартиры. Неожиданно Лили обнаружила, что на медной табличке возле звонка выгравированы ее имя и фамилия.
– Я купил эту квартиру для вас, – почтительно объяснил барон, – вам будет здесь лучше вдали от той ужасной смрадной атмосферы, где по воле трагической судьбы вы томились до сих пор. Отныне вы свободны!
Дверь им открыла горничная. Барон стал показывать Лили ее новые апартаменты. Делая заказ архитектору, он не упустил ни одной мелочи. Правда, художественным вкусом коммерсант не обладал, в искусстве тоже ничего не смыслил, поэтому нанял самого известного мастера и лаконично объяснил, чего хочет: «Чтобы шик глаза слепил».
Мебель, портьеры и даже безделушки были приобретены в лучших магазинах Москвы и Петербурга. Гостиная был обставлена мебелью, привезенной из Вены. Там же красовался камин из цветного мрамора, отделанный бронзовыми накладками. Кабинет был мореного дуба с инкрустацией из серебра; спальня – в стиле Людовика XVI с высоким потолком, украшенным позолоченными лепными узорами с фигурками крылатых амуров по углам. На полу лежал роскошный бухарский ковер из магазина Таджи Исамухамедова в невском Пассаже. Этот ковер как нельзя лучше подходил для того, чтобы молодая наложница в тонком пеньюаре шла по нему к ложу любви. Обстановку спальни заказчик принимал у исполнителя особенно тщательно, ибо полагал, что сам вид комнаты должен рассказывать о тех неземных наслаждениях, которые он намеревался здесь вкушать.
В гостиной красовался заграничный белоснежный рояль, по стенам были развешаны картины известных живописцев; в столовой громадный буфет был переполнен массивным серебром, китайским фарфором и хрусталем. Барон на год вперед оплатил услуги особой фирмы, которая обязалась ежедневно украшать квартиру великолепными букетами, доставляемыми курьерским поездом из Голландии. Для юной хозяйки квартиры был заказан рессорный экипаж на резиновых дутых шинах, отличающийся особой плавностью хода; лошадей барон тоже купил. Кучера барон подобрал внушительной наружности: рослого, отставного младшего урядника гвардейской кавалерии. Были также наняты повар с отменной репутацией и средних лет горничная – немка.
Лили удивленно осматривала приготовленную для нее «золотую клетку». Увидев двуспальную кровать, стоящую в центре спальни – словно гимнастический снаряд или главный аксессуар гарема, – она покраснела. Барон нетерпеливо поинтересовался:
– Ну что же, душечка, вам нравится?
Несмотря на желание выглядеть непринужденным, он производил впечатление крайне взволнованного человека, боящегося услышать отказ. Поэтому, заметив недобрый блеск в глазах девушки, делец торопливо полез за бумажником. Своими тонкими морщинистыми пальцами он аккуратно вытянул радужный листок и протянул его Лили.
– Что это? – спросила девушка.
– Это вкладной банковый билет на сто тысяч на ваше имя. Теперь вы богаты. Можете распоряжаться этими деньгами по собственному усмотрению.
Сказав это, барон нажал на заводную головку золотого брегета и, открыв крышку, взглянул на циферблат.
– О, к сожалению, мне пора на вокзал, – сообщил он.
Засвистев какой-то опереточный мотивчик, барон направился к выходу. Он специально прервал этот разговор. Так у него было оговорено с мадам Мэри, которая, зная непростой характер воспитанницы, бралась уладить все дело.
Конечно, Лили и лишней минуты не осталась в этой квартире. Приехав домой, она приготовила себе ванну с ароматной пеной. У нее было такое чувство, будто похотливый старикашка физически осквернил ее своим гнусным предложением. Срочно нужно было смыть с себя эту грязь.
