– Думаю, что мы договоримся с тобой на пять дукатов.
– Я тебе дам шесть! Вот, возьми… Только обшей его новой кожей, так, как он выглядел прежде, и подкрась желтой краской побитые места, – распорядился Пьеро.
– Сделаю все как положено, господин нотариус, – оживился старьевщик.
– Я подойду к тебе завтра после обеда, часикам к двум, чтобы было все готово.
– Можете не сомневаться, господин нотариус, сделаю лучше прежнего, – заверил продавец.
* * *
В лавку к старьевщику Пьеро подошел в третьем часу. Тот его уже поджидал и, когда нотариус перешагнул порог, протянул ему щит, обтянутый новой дубленой кожей. Придирчиво осмотрев древнеримский щит, нотариус остался доволен работой и, расплатившись, покатил в карете к Франческо.
Рыболова нотариус застал во дворе. Раскинув огромную мелкую сеть, длинным узким краем заползавшую на угол огорода, где произрастали крупные, величиной в два кулака, помидоры, он распутывал образовавшиеся узлы.
– Франческо, ты просил меня отдать свой щит художнику, чтобы он его разрисовал.
Распрямившись, Франческо зашагал навстречу гостю; поздоровавшись, удивленно спросил:
– Неужели они отказали?
– Тот художник, которому я отдал твой щит, оказался большим растяпой. Он умудрился расколотить его! – произнес он с негодованием.
Франческо выглядел удрученным.
– Это скверная новость, господин нотариус. Очень жаль. Я вытачивал этот щит несколько дней.
– Тебе не стоит унывать, Франческо, – радушно улыбнувшись, продолжал Франческо. – У одного старьевщика я отыскал нечто лучшее. – Вытащив из сумки старинный щит, он протянул его растерянному Франческо. – Возьми его… Это настоящий щит древнеримского легионера.
– Вот так подарок! – радостно воскликнул рыболов. – Даже не знаю, как вас отблагодарить, господин нотариус.
– Мне ничего не нужно, – отмахнулся Пьеро. – Ведь мы же с тобой друзья, а какие счеты могут быть между друзьями?
– Но он же стоит кучу денег!
– Наша дружба для меня значит куда больше.
– За такой подарок я буду благодарен вам по гроб жизни!
Пьеро весело рассмеялся:
– По гроб жизни – совершенно не обязательно, но вот если ты к завтрашнему обеду отловишь для меня пару штук форели, то это будет очень замечательно!
Глава 8. 23 августа 1911 года. Париж. Кража «Моны Лизы» – это национальная трагедия
Пропажу картины «Мона Лиза» Леонардо да Винчи парижане восприняли как национальную трагедию. Уже к обеду в Лувр стала стекаться целая армия полицейских, которые шастали по всем закоулкам, задавали нелицеприятные вопросы руководству музея и без конца допрашивали вахтеров, смотрителей и охрану. Казалось, что их любознательности просто не будет конца!
Префект парижской полиции господин Марк Лепен (в сопровождении инспектора Франсуа Дриу и нескольких сыщиков) прибыл в Лувр, едва услышав о пропаже «Моны Лизы». Личностью он был во многом легендарной. Как шутили о нем профессионалы, он мог раскрыть самое запутанное дело, даже не появляясь на месте преступления. К вершинам полицейской карьеры Марк Лепен поднимался из самых низов, будучи еще обыкновенным филером. Обладал гибким оригинальным умом, слыл настоящим мыслителем, а судя по тому, что ему удалось продержаться на своем посту при четырех премьер-министрах, то можно было добавить, что он был и весьма неплохим дипломатом. Во всяком случае, свое дело он знал лучше, чем кто бы то ни было, и только по почерку преступления мог очертить круг предполагаемых злоумышленников.
Марк Лепен был немолод, небольшого роста, плотного телосложения, надевал темные мешковатые брюки и светлый клетчатый сюртук, никак не гармонировавшие между собой. На круглой, будто бильярдный шар, голове носил низенький белый вышедший из моды котелок. Полноватое лицо украшали тонкие седеющие усики и коротенькая бородка. Марк Лепен без конца курил короткую трубку и был невероятно похож на персонажей о доблестном сыщике, прототипом которых, собственно, и являлся.
– Кто у вас тут главный? – хмуро поинтересовался он у Фернана Луарета, выскочившего ему навстречу.
– Директор музея господин Омоль Теофиль.
– Я о нем слышал. Кажется, он занимался раскопками в Греции.
– Именно так, господин префект. Ему уже сообщили об ограблении, и он пребудет в Париж сегодня вечером.
– И где же он? – с недоумением спросил комиссар, пыхнув в лицо собеседника едким табачным дымом.
– Он в горах, на отдыхе.
– Разумеется, – легко согласился Марк Лепен, – где же еще можно находиться, когда в порученном тебе ведомстве происходят ограбления со взломом. А вы, собственно, кто будете? – буркнул сыщик, обдав Луарета новым облачком дыма.
– Я главный хранитель Лувра господин…
– Доохранялись, стало быть, – хмыкнул Марк Лепен и, постукивая костяной тростью о мраморные ступени, распорядился: – Ну чего стоите? Ведите на место ограбления! Не стоять же нам на лестнице истуканами, как ваши статуи!
– Да, господин Лепен, – охотно отозвался главный хранитель.
– И только без ретивости, ради бога! – угрюмо предупредил полицейский. – Я уже не тот, что был сорок лет назад, и вряд ли поспею за вами.
– Хорошо, господин Лепен, – укоротил широкий шаг хранитель музея.
Они прошли в «Квадратный салон», где еще недавно висела картина великого мастера и где теперь с пустого места на вошедших в немом укоре взирали четыре острых колышка.
– Значит, именно здесь она висела? – ткнул комиссар дымящейся трубкой на свободное место между двумя картинами.
– Именно так, господин комиссар.
Невесело хмыкнув, Марк Лепен произнес:
– Кажется, я разгадал знаменитую улыбку «Моны Лизы», она прекрасно была осведомлена о том, какая начнется свистопляска, когда ее украдут. – После чего подошел к стене и для чего-то внимательно принялся изучать колышки. Поскреб пальцем по стене и невесело протянул, как если бы озвучивал приговор: – Да-а…
– Так что вы скажете, господин комиссар?
– Кажется, в этом зале Наполеон венчался с Марией-Луизой? – проявил Марк Лепен эрудицию.
– Именно так, господин комиссар, – охотно откликнулся хранитель музея. – Это было в апреле 1810 года, чуть более ста лет назад. Император как раз стоял вот на этом месте…
– Я вас вот о чем хочу спросить, – перебил его вдруг комиссар. – А сколько людей присматривают за экспонатами?
Хранитель смутился.
– В нашем распоряжении тысяча двести вахтеров и смотрителей, и все они наблюдают за экспонатами. У вас может сложиться ложное впечатление, но прежде в нашем музее никогда…
– А кто же присматривает за экспонатами ночью, когда вахтеры и смотрители расходятся по домам?
