– Кто это? – внутренне содрогнувшись, спросил Леонардо, посмотрев на беспристрастное лицо отца.
– Это один из врагов Медичи, нынешних хозяев Флоренции.
– И что же он сделал?
– Этот человек готовил против них заговор и хотел отобрать город. – И, посмотрев в окно, задумчиво произнес: – Не дай бог заполучить тебе такого могущественного недоброжелателя, как герцог Медичи. Эй, Козимо, останови подле того собора.
– Слушаюсь, хозяин, – энергично отозвался кучер и придержал коней подле фасада церкви Санта-Мария Новелла.
– Подождите меня здесь, – сказал Пьеро, забирая с собой сумку, – я сейчас подойду.
Спрыгнув на брусчатку, нотариус направился к трехэтажному каменному дому, на углу которого висел кованый башмак. Открыв дверь, прошел в мастерскую, где под присмотром крупного сапожника в длинном черном переднике четверо учеников изготавливали туфли.
– Кто к нам пришел! – поднялся на встречу башмачник, раскинув могучие руки. – Да это же сам мессер Пьеро!
Башмачник был громаден – распрямившись, он едва не цеплял макушкой высокий потолок, – с курчавыми длинными волосами, толстой шеей, пухлыми капризными губами, собранными в бутон, крючковатым носом, указывающим на его восточное происхождение, и черными хитроватым глазами, взирающими цепко и заинтересованно.
Такого человека обмануть было непросто. Наверняка в его жилах текла цыганская кровь, и оставалось только удивляться, какие именно обстоятельства заставили его поменять прохладу кибиток на духоту сапожной мастерской. Возможно, что здесь тоже существовала какая-то своя выгода.
– Ты не ошибся, Скамучья, это я собственной персоной. Ты просил прикупить для тебя нечто особенное.
– Что ж, приятно слышать. Теперь я вижу, что ты не забываешь просьбу старого друга. Что же ты для меня принес?
Вытащив из сумки разрисованный щит, Пьеро показал его башмачнику, и по тому, как менялось его лицо – от небрежно-доброжелательного до удивленного и наполненного страхом, – он понял, что работа произвела большое впечатление. Взяв щит, башмачник осмотрел его с противоположной стороны, как если бы хотел увидеть гадов, вылезающих из преисподней, а потом удивленно покачал головой.
– Ты меня немало удивил, Пьеро. Признаюсь тебе откровенно, я никогда прежде не видел подобного. Наверняка человек, раскрасивший этот щит, побывал в аду! Вот только как ему удалось оттуда выбраться? Пьеро, назови мне имя этого человека, я хочу поговорить с ним. У меня столько грехов, так что Господь наверняка определил для меня место в аду, и я должен знать, как оттуда выбраться.
– Ты преувеличиваешь, Скамучья, мне кажется, нет вещей, что могли бы тебя напугать.
– Ха! Я преувеличиваю? Да этот щит способен напугать целое войско, не то что старого Скамучья. Кто же нарисовал этот щит?
– Этот щит нарисовал… один художник.
Башмачник хлопнул себя ладонью по лбу.
– Ах, да, конечно же, художник! Как же я мог думать иначе? Только они такие грешники и только у них такое богатое воображение. И кто же этот художник?
– Тебе этого знать не нужно, – широко улыбнулся Пьеро.
– Почему же «не нужно»? Должен же я сообщить детям имя этого мастера, когда они передадут щит моим внукам. Признайся мне, этот щит расписал великий Филиппо Брунелли?
Пьеро, смеясь, отрицательно покачал головой:
– Уймись!
– Ага, вижу, что я на правильном пути. Это Донателло?.. Риберти? Впрочем, так мог нарисовать еще и Мозаччо.
– Скамучья, даже не пытайся узнать имя этого художника, иначе мне придется продать тебе этот щит за настоящую цену.
– И сколько же это будет стоить?
– В таком случае тебе придется распродавать все свое имущество, включая мастерскую вместе с учениками, – посмотрел он на юношей, прислушивавшихся к разговору. – А мне просто хочется сделать тебе приятное.
– Хм, может, ты действительно прав. И во сколько обойдется мне это… приятное?
– О! Я попрошу немного, – воздел Пьеро глаза к небу, мысленно просчитывая сумму, какую следует вытянуть из башмачника. – Думаю, что сто дукатов будет в самый раз.
– Сто дукатов?! – невольно ахнул башмачник, продолжая рассматривать щит.
Хмыкнув, Пьеро проговорил:
– Или ты полагаешь, что работа великого Филиппо Брунелли не стоит таких денег?
– Мне следует понимать твои слова так, что ты назвал мне имя художника, расписавшего этот щит? – прищурился недоверчивый башмачник. – Хорошо! Я дам тебе за этот щит сто дукатов! Кто бы ни разрисовывал этот щит, но он стоит этих денег. У этого человека настоящее дарование!
Отцепив от пояса объемный кожаный кошель, инкрустированный жемчугом, он развязал горловину и, достав горсть монет, отсчитал сто дукатов.
– Возьми! Если у тебя будет что-нибудь похожее, неси непременно мне! Всегда отыщешь во мне благодарного покупателя.
– Не переживай, Скамучья, я так и сделаю, – не скрывая удовольствия, проговорил мессэр и положил в карман деньги. – Поверь мне, тебя ожидает сюрприз.
Расставшись с башмачником, довольный Пьеро быстрым шагом заторопился к карете.
– Так куда мы теперь? – спросил слуга, взяв поводья.
– Ты знаешь, где находится мастерская Верроккьо? – спросил Пьеро.
– Андреа дель Верроккьо? – почтительно переспросил слуга.
– Его самого.
– Знаю. Около Палаццо Веккьо.
– Вот и поезжай туда.
Встряхнув поводьями, слуга поторопил лошадок.
– А ну, пошли! Застоялись, черти!
Кучер аккуратно проезжал по узким улочкам города, порой они бывали настолько узкими, что бока кареты едва не касались стен домов. Прохожие, встречавшиеся на пути, предусмотрительно прятались в подъездах, во дворах. Еще через полчаса показалась зубчатая башня Палаццо Веккьо.
– Приехали, хозяин, – объявил Морицио.
Пьеро вышел из кареты и направился под арку в небольшой каменный пристройке огромного серого здания, где располагалась мастерская знаменитого художника.
Андреа дель Верроккьо оказался мужчиной крепкого сложения немногим за сорок лет. Одет он был не без изыска: в темно-синий камзол, отороченный внизу бархатной ленточкой; могучую шею обтягивал плотный ворот с большой золоченой пуговицей. Крупный с горбинкой нос контрастировал с тонкими бесцветными губами; лоб у маэстро был высокий, прорезанный грубоватыми длинными морщинами; брови слегка нависшие, из под них на собеседника взирали зеленовато-серые глаза.
Во внешности художника не отмечалось ничего значительного, да и одеждой он не особенно отличался от жителей квартала. Глядя на него, трудно было поверить, что он один из самых именитых художников Италии. Именно ему заказывали бюсты и портреты наиболее выдающиеся граждане Флоренции. Именно в его мастерской изготавливали резные саркофаги для герцогского семейства Медичи. Именно его руками был отлит крест, украшавший Флорентийский собор. Именно он написал картины «Благовещение» и «Крещение Христа».
