– Последние три дня ты стоял в карауле около «барабана»?
– Да, господин префект.
– Ты помнишь людей, что бросали в ящик доносы? – спросил префект.
За последние трое суток в «барабан» было брошено четырнадцать доносов, по шести уже было установлено дознание, одно из них касалось Леонардо да Винчи и его приятелей, принудивших к плотским утехам модель из мастерской художника Поллайоллы. Инициатором насилия мог оказаться Леонардо, весьма деятельный молодой человек: развлечения его интересуют куда больше, чем собственная работа. Певец с прекрасными вокальными данными, прекрасный музыкант, искусный собеседник, он способен вскружить голову самой герцогине. А что говорить о таком человеке, как Джакопо Сантарелли, готовом разнагишаться за гнутый дукат!
Стражник пожал плечами:
– Не могу припомнить, ваша честь. Некоторые горожане подходили к ящику просто из любопытства. А другие делали вид, будто что-то бросают. Были и такие, кто шли с листками, а потом вдруг раздумывали и отходили от «барабана». Часто к «барабану» подходили поздним вечером, когда трудно было рассмотреть их лица. Другие закрывались плащами. Возможно, что человек, который вас интересует, именно так и поступил.
Расследование понемногу заходило в тупик. Обвинителя так и не разыскали, несмотря на то что на его поиски было потрачено немало усилий. Свидетели тоже не отыскались, а беседы с потерпевшим так ни к чему и не привели. Но выяснилось другое: похоже, что Джакопо Сантарелли и не чувствовал себя потерпевшим и, немилосердно смущаясь, от всего открещивался. У префекта возникло стойкое ощущение, что если бы Сантарелли представилась возможность быть адвокатом, господин Леонардо не отыскал бы лучшего защитника во всей Италии.
Глуповато было бы выставлять на суд такого потерпевшего. Он просто испортит все дело!
– Хорошо, ступайте, вы нам очень помогли.
Судя по вспотевшему лицу стражника, можно было догадаться, что для него проще было пойти в атаку на вражеский редут, нежели отвечать на каверзные вопросы господина префекта.
Брякнув латами и уже более не скрывая своего облегчения, рыцарь вышел в коридор, аккуратно прикрыв за собой дверь.
– А этому господину Леонардо невероятно повезло, – зло усмехнулся префект. – Оказывается, он не только хорошо рисует, но еще и любимец госпожи Фортуны.
Накинув на плечи плащ, префект вышел из комнаты и направился на аудиенцию к Великолепному Лоренцо. Проходя мимо магистрата с высокими и узкими оконными проемами закрытыми металлическими решетками, он всякий раз невольно передергивал плечами. Лоренцо Великолепный имел скверную привычку вешать на фасаде здания своих недоброжелателей и различного рода изменников, последним из которых был Георгио Пацци. Причем казненный аристократ настолько близко висел к окнам кабинета герцога, что, распахивая двустворчатое окно, его светлость мог запросто дотянуться до пяток повешенного. А ведь Георгио приходился префекту дальним родственником… Что мешает Лоренцо предположить, что префект знал о намечающемся заговоре и не доложил ему?
Дожидаться приглашения не пришлось. Едва префект разместился в приемной, как секретарь объявил:
– Герцог вас ждет. Прошу вас!
Где-то на уровне нижних ребер неприятно засосало – префекта одолевало нехорошее предчувствие. Стараясь не выдать своего страха, он уверенно прошел в кабинет. Широко улыбнувшись, поприветствовал герцога, сидевшего на высоком резном стуле.
– Ваша светлость, вы сегодня великолепны как никогда!
В действительности дело обстояло с точностью до наоборот. Великолепный Лоренцо испытывал жесточайший приступ подагры – у него немилосердно ломило суставы, и он порой просто кривился от подступающей боли. Даже лицо, в обычные дни светлое и румяное, будто наливное яблоко, в такие минуты покрылось нездоровой желтизной.
– Да будет вам, – устало отмахнулся герцог на откровенную лесть. – У меня к вам, господин префект, такой вопрос: как долго будет продолжаться расследование по делу Леонардо да Винчи?
– Оно рассыпается, ваша светлость. Заявитель, несмотря не все наши усилия, так и не был найден. Свидетелей этого дела мы также не выявили.
– А что же сам пострадавший? – спросил герцог.
Губы префекта застыли в усмешке.
– Самое скверное, что тот не выглядит пострадавшим. Даже более того, он испытывает перед господами художниками чувство вины.
– Дело придется закрыть из-за отсутствия состава преступления, – распорядился герцог. – Но если обвинитель вновь о себе как-то заявит, то нужно будет разобраться с этим делом со всей строгостью.
– Слушаюсь, ваша светлость, – с готовностью произнес префект.
– А теперь ступайте.
Когда за префектом закрылась дверь, герцог поднял со стола письмо, накануне полученное от понтифика, и перечитал его вновь. А потом, позвонив в колокольчик, позвал секретаря.
– Приведите ко мне Леонардо.
– Слушаюсь, ваша светлость.
Еще через десять минут Леонардо да Винчи доставили в кабинет герцога.
– Надеюсь, вы не очень скучали в темнице.
– О, нет, ваша светлость! Мне было не до того, – ровно отвечал Леонардо, – я был занят делом. Рисовал по вашему приказу обнаженную натуру.
– Позвольте взглянуть.
– Пожалуйста, ваша светлость.
Взяв протянутые рисунки, Лоренцо спросил у художника:
– Здесь все рисунки?
– Да, ваша светлость, – учтиво поклонился художник, – даже немного больше. Их тут сто восемнадцать. И все они Венеры!
– Надеюсь.
Осмотрев каждый из рисунков внимательнейшим образом, герцог сказал:
– Хочу вам сделать комплимент, ваши рисунки куда реалистичнее, чем у ваших коллег. Глядя на эти рисунки, могу сказать, что вы знаете толк в женском теле, и вряд ли такой мужчина способен заниматься содомией.
– Возможно… Но я и сейчас хочу заявить, что мужское тело куда прекраснее женского.
Герцог внимательно посмотрел на художника:
– Весьма спорное суждение.
– Меня больше интересуют женские лица. В них имеется какое-то таинство, когда они улыбаются.
– Не могу с вами не согласиться. Вы свободны, Леонардо, вижу, что казематы вам пошли на пользу, – улыбнулся герцог.
Глава 12. 24 августа 1911 года. Париж. Краденая статуэтка
Все газеты Парижа вышли с сенсационной новостью: из Лувра была похищена картина Леонардо да Винчи «Мона Лиза»! Одна из главных достопримечательностей Франции, такая же, как собор Парижской Богоматери, Секре-Кер или, собственно, сам Лувр.
Журналистка Жаклин Ле Корбюзье, славившаяся острым словом, не без сарказма писала о том, что еще совсем недавно директор музея Лувра господин Омоль Теофиль уверял всех в том, что кража великой картины столь же нереальна, как кража колокольни собора Парижской Богоматери. И вот немыслимое случилось.
