– Куда вы направляетесь в такой поздний час? – голос начальника стражи прозвучал обеспокоенно.
– У меня имеются срочные дела, мне нужно выехать из города.
– А ваши дела не могут подождать до завтра?
Леонардо да Винчи отрицательно покачал головой:
– К сожалению, мне нужно ехать прямо сейчас.
– В предместьях города шастает шайка разбойников, они грабят богатые кареты. Вы подвергаетесь большой опасности.
Леонардо нахмурился:
– Так чего вы их не отловите?
– Они невероятно расторопны. Мы думаем, что среди горожан у них имеются осведомители. Они всегда знают, когда мы выходим и на кого следует нападать.
– Вот как?! – приободрился Леонардо. – Тогда мне не стоит беспокоиться, я в полнейшей безопасности. Наверняка они уже знают, что город покидает не самый богатый художник герцогства.
– Вы отважный человек, господин Леонардо, – улыбнувшись, ответил начальник стражи.
– Возможно, это единственное, что у меня осталось.
– Откройте городские ворота для господина Леонардо, – распорядился стражник. Створки ворот разом разошлись. – А ты, Роберто, – повернулся он к рыцарю, стоявшему рядом, – выведи господина художника со своим отрядом за посады. Уж если где и будут настоящие головорезы, так это не на пустынной дороге, а на окраине селений. Уж очень не хотелось бы, чтобы герцогство лишилось такого замечательного художника.
– Спасибо.
– Господин Леонардо, я видел вашу картину «Мадонна в скалах», более совершенной вещи мне не приходилось лицезреть. Как вам такое удается?
Художник неопределенно пожал плечами:
– Здесь не существует особого секрета, я просто беру кисточку и рисую.
Начальник стражи громко расхохотался:
– А вы, оказывается, большой шутник, господин Леонардо.
Губы художника скривились в едкой улыбке:
– Жизнь при дворе – весьма забавная штука.
– Проезжайте, – распорядился начальник стражи.
Леонардо задернул занавески, отгородившись от начальника стражи. Флоренция оставалась для него в прошлом. Карета, постукивая кованными ободами, заторопилась к мосту, висевшему на толстых металлических цепях.
Глава 16. 1911 год. Париж. К черту милосердие!
Следующий день даром не пропал. Утром инспектор пришел в Лувр и распорядился отыскать слесаря, который должен был заниматься починкой замка на лестнице. Скоро к нему привели молодого человека с добродушным располагающим лицом.
– Вы работали в день, когда пропала картина?
– Работал, господин инспектор, – охотно отозвался парень, – меня отправили чинить замок на лестнице. Я его должен был поправить днем раньше, но просто не успел, были дела, вот и пришел на следующий день.
– Случайно не на той лестнице, что выходит к «дворику Сфинкса».
– Именно на ней, – оживился слесарь. – Этот замок все время заедает, его нужно давно заменить.
– А во сколько вы приступили к его починке?
– Думаю, что часов в восемь, – подумав, отозвался слесарь.
– Вы случайно никого не видели на лестнице?
– Выходил какой-то мужчина. Мы едва с ним не столкнулись около двери.
– Как он был одет?
– В одежду служащего.
– Вы ничего не заметили в нем странного?
Пожав плечами, слесарь ответил:
– Как будто бы ничего особенного… Хотя… Почему-то он торопился. Я перед ним извинился, а он даже не посмотрел в мою сторону.
– Вы не могли бы сказать, как он выглядел?
– Среднего роста. Смуглый. А еще у него были усы.
– Вы уверены?
– Точно были!
– А в руках он ничего не держал? Может быть, сумку или пакет какой-нибудь.
Слесарь отрицательно покачал головой:
– Не помню. Мне ведь не до него было.
– А вы могли бы узнать его при встрече?
– Думаю, что узнал бы.
* * *
Ближе к обеду инспектор Дриу установил перед домом поэта Аполлинера наблюдение, и филеры, укрывшиеся в соседней булочной, терпеливо несли свою вахту. За сутки, проведенные подле его дверей, было установлено, что круг общения молодого поэта чрезвычайно широк. Он поддерживал отношения со многими деятелями искусства, среди которых были публицисты, поэты, художники. А количество женщин, посетивших его квартиру в последние часы, было столь велико, что невозможно было выявить, какой именно из них он отдает предпочтение.
В его биографии оказалось немало интересных деталей. Мать – польская аристократка, даже не сразу его признала, и весьма туманно стоит вопрос об отцовстве Гийома Аполлинера. Предположительно им был аристократ итало-швейцарского происхождения Флюджи де Аспермонт. Кроме Пикассо, занимавшего в отношениях с ним центральное место, он водил дружбу с людьми, имеющими весьма сомнительную репутацию, и с теми, чьи дела хранились в отделении криминальной полиции: марвихерами, домушниками высшей категории, карманными ворами.
Так что палитра интересов господина поэта была чрезвычайно разнообразна: от поэтов-авангардистов с кубистом Пикассо до модисток с марвихерами. Такой колоритнейший персонаж запросто может стать идейным вдохновителем международной банды грабителей произведений искусства. Весьма размашист был географический диапазон его гостей: от личного секретаря господина Моргана (крупнейшего американского капиталиста, имевшего впечатляющую коллекцию живописи и продолжавшего скупать только самое лучшее) до русского мецената Рябушинского, с которым поэт пребывал в приятельских отношениях.
Утром инспектор Дриу попросил у прокурора разрешение провести в квартире поэта обыск. Резолюцию прокурор вынес не сразу, несколько минут он изучал разложенные на столе бумаги, а потом поднял тяжеловатый взгляд на оробевшего инспектора.
– Вы знаете, во что может все это вылиться, если в доме Гийома ничего не окажется? – строго спросил прокурор.
Вопрос был непраздный. За прошедшие сутки инспектор сумел собрать на Аполлинера весьма объемное досье и прекрасно был осведомлен о том, что поэт был одним из влиятельнейших деятелей авангардизма, пользовавшимся покровительством самого министра культуры.
– Представляю, – ответил инспектор, стараясь придать своему голосу браваду. Вот только в самом конце фразы бодрый тон сорвался на досадную хрипотцу, а жизнеутверждающая улыбка смялась до гримасы белого клоуна.
Внимательно посмотрев на Дриу, прокурор ничего не ответил, лишь только хмыкнул и широко расписался на ордере.
Уже через час инспектор Дриу в сопровождении четырех полицейских стучался в дверь господина поэта. Филеры, дежурившие у его дома, сообщили о том, что большую часть ночи поэт разъезжал по ресторанам Парижа в сопровождении юных модисток и заявился в квартиру только под утро мертвецки пьяным, опираясь на крепкое плечо слуги.
