– Память своего героического отца, – с достоинством произнес герцог Лодовико.
– Конь, вставший на дыбы, со всадником – это чрезвычайно трудная задача. Я бы предложил вам остановиться на шагающей конной статуе.
– Хм… Вижу, что вы не только разбираетесь в литье бронзы, но еще и невероятно смелый человек. Не каждый человек осмелится возражать герцогу.
– Я не возражаю, ваша светлость, я всего лишь советую.
– Вам бы следовало родиться дипломатом. Кстати, а вы знаете анекдоты про художников?
– Нет, ваша светлость?
– У одного талантливого художника были очень некрасивые дети. И как-то однажды у него спросили, почему он рисует такие прекрасные картины, а дети у него получаются столь безобразные. И знаете что он ответил?
– Даже не догадываюсь, ваша светлость.
Анекдот был старый, но Леонардо предпочитал сделать вид, что слышит его впервые – зачем же омрачать настроение герцогу? Возможно, что он был прав, когда предположил в нем талант дипломата.
– Художник ответил, что картины он рисует днем, а детей делает ночью. Ха-ха-ха! – разразился герцог заразительным смехом.
Простодушное веселье Лодовико Сфорца выглядело невероятно подкупающим. Глядя на живот, мелко затрясшийся под платьем, Леонардо невольно улыбнулся, Цецилия лишь едва раздвинула тонкие красивые губы, – анекдот она слышала не впервые.
– Лодовико, ты смущаешь нашего гостя, – укорила женщина. – Пойдем во дворец. Ты обещал подарить Чезаре канарейку.
– Да, да, конечно, – спохватился герцог. – Нам пора идти. А вам, Леонардо, я поручаю изготовление конной статуи. Покажете мне потом эскизы, я бы хотел взглянуть на них.
– Для такой статуи потребуется несколько десятков тонн бронзы, – проговорил Леонардо вслед удаляющемуся герцогу.
Приостановившись, Лодовико задумчиво посмотрел на Леонардо, после чего объявил свое решение:
– Вы пока работайте, а там посмотрим.
– Почему же вы не сказали, что знакомы с Цецилией? – спросил Лука.
– Это не было знакомством, я просто успокаивал ребенка.
– Согласитесь, что Цецилия прекрасна.
– О, да! – восторженно протянул Леонардо да Винчи.
Глава 18. 26 августа 1911 года. Париж. Вы уволены!
Через три дня после кражи «Моны Лизы» директор музея распорядился провести тщательнейшую инвентаризацию. На четвертые сутки к главному хранителю музея стали поступать первые данные, и они были весьма неутешительными. Выяснилось, что из залов музея было похищено около трехсот экспонатов – от миниатюрных скульптур, которые можно было просто спрятать в карманах пальто и вынести из музея, до огромных ваз и скульптур, весивших до нескольких сот килограммов. Оставалось только удивляться – каким это образом изваяния удалось протащить через все залы музея и вынести из дворца? И главное, где в это время находилась охрана и смотрители? Еще через два часа принесли данные об инвентаризации запасников. Обнаружилось, что пропажа экспонатов здесь была впечатляющей – только картин насчитывалось несколько десятков!
Хищение национальных богатств приобретало катастрофические размеры.
Фернан Луарет нервно взглянул на часы – к тринадцати часам господин директор пригласил его на совещание, на котором он должен был докладывать о первых результатах инвентаризации. До начала оставалось три минуты, ровно столько займет дорога до дверей кабинета директора.
Сложив результаты инвентаризации в папку, Фернан заторопился по широким коридорам Лувра, гулко отзывавшимся на каждый пройденный шаг. Перед кабинетом директора главный хранитель приостановился, набираясь смелости для трудного разговора, глубоко вздохнул, как если бы намеревался ступить в колодезную воду, и, коротко постучавшись, вошел в кабинет.
Кроме директора в кабинете находился министр культуры Батист Шале, по-хозяйски рассевшийся за рабочим столом Омоля Теофиля и что-то энергично писавший на листке бумаги. Директор, расположившись по правую сторону, напоминал школьника, угодившего под строгую руку классного воспитателя.
– А вот и господин главный хранитель, – подняв голову, задорно произнес Батист Шале. – Я не ошибся в вашей должности?
Проглотив подступивший к горлу комок, Фернан Луарет ответил:
– Именно так, господин министр.
– Ну-ну, разумеется, что так. А теперь предоставьте мне данные о предварительной инвентаризации. И пару чистых листочков.
– Пожалуйста, господин министр, – протянул хранитель папку с отчетом. – Внутри есть чистые листки.
– Хорошо, разберемся, – буркнул Батист Шале.
Открыв папку, министр некоторое время, не обращая внимания на собравшихся, переворачивал листы бумаги, напечатанные на пишущей машинке, тщательно вчитываясь в них. Иногда он возвращался в начало, чтобы дотошнее изучить некоторые абзацы. По его краснощекому лицу, очерченному аккуратной пегой бородкой, невозможно было понять, какие именно чувства его обуревают. Батист Шале относился к той категории людей, что даже увольнения производят с ободряющей улыбкой. Неожиданно оторвавшись от чтения, он что-то быстро написал на листках бумаги.
– И что же это такое получается? – посмотрел он на потеющего директора. – Только по предварительной инвентаризации из залов пропало свыше трехсот экспонатов. Представляю, что будет, когда баланс подобьют окончательно. Я не силен в статистике, господа, но получается, что чуть ли не каждый двадцатый посетитель уходил из музея с экспонатом в кармане! Вот так охраняются национальные сокровища Франции! Что вы скажете на это, господин директор? Вы ведь сами говорили, что целиком ручаетесь за своих сотрудников?
– Кхм… Кхм… – откашлялся директор. – Именно так я и говорил, господин министр. Наша система охраны, как меня уверяли, едва ли не самая совершенная в Европе. Видно где-то она дала сбой…
– Да уж! – энергично воскликнул министр.
– Я со своей стороны сделаю все возможное, чтобы подобного не повторилось.
Фернан Луарет обратил внимание на то, что ему не было предложено присесть, – весьма скверное начало разговора, – и он продолжал стоять подле порога, поглядывал то на господина министра, а то на господина директора.
Министр неожиданно рассмеялся, отчего его налитые щеки мелко затряслись.
– Право, вы меня изрядно позабавили, господин Теофиль! Неужели вы всерьез думаете, что в Лувре отыщется шедевр, равный «Моне Лизе»? – Директор подавленно молчал. Неожиданно повернувшись к главному хранителю, он вдруг ободряюще спросил: – Господа, как вы думаете, что я сейчас писал на листках бумаги?
– Полагаю, что это были деловые записи об улучшении нашей охранной системы, – предположил Фернан Луарет.
– Вы всегда были проницательны, господин хранитель, но в этот раз она вас подвела. Хотя как сказать… – лукаво улыбнулся министр. – А вы что думаете, господин Теофиль?
