– Пожалуй, вы правы, – задумчиво протянул комиссар. – Завтра… Нет, сегодня же нужно установить наблюдение как за господином Морганом, так и за его секретарем. Разберемся… Как, по-вашему, происходило ограбление? У вас есть на этот счет какие-то мысли?
– Полагаю, что преступник мог проникнуть в здание музея по строительным лесам, их соорудили, чтобы установить в музее лифты.
– Мне известно об этом, – скупо отреагировал комиссар, – продолжайте.
– Грабителей было не меньше двух человек. Первый заказал картину, второй осуществил разведку в Лувре, и, возможно, он же совершил ограбление. Грабил человек, который прекрасно разбирался в коридорах Лувра. Грабители четко спланировали все свои действия. Можно сказать, что взломщик обладает невероятным хладнокровием. Все, что он проделал, безупречно. На мой взгляд, взломщик появился в музее перед самым его закрытием и спрятался в уборной, всего лишь в нескольких шагах от «Квадратного салона». Целую ночь он провел в одной из кабинок, а потом, в половине восьмого утра, когда Лувр наполнился служащими, вышел из своего укрытия. Сделать это ему было нетрудно, тем более на нем была спецодежда служащего Лувра, о ней он позаботился заблаговременно. Выбрав минуту, когда смотрительница была занята или просто ее не было на месте, он снял картину с крюков и прошел с ней в другое помещение, где весьма редко бывают служащие. Разрезал полоски серой бумаги, которыми холст был прикреплен к раме. Вытащил из нее портрет, раму оставил в помещении, а сам через малоприметную дверь вышел на лестницу.
Марк Лепен вновь открыл деревянный футляр с трубкой, громко хлопнув крышкой, и принялся старательно набивать ее табаком.
– Что ж, все это очень похоже на правду. Во всяком случае, на месте взломщика я действовал бы точно таким же образом.
– Дальше он спустился к выходу во «дворик Сфинкса», но дверь оказалась запертой. Он снял круглую ручку, чтобы никто не мог открыть дверь и помешать ему, когда он будет укладывать картину поаккуратнее, а потом принялся выворачивать замок. И тут он услышал за дверью какой-то шум, это был слесарь.
– Вы его допрашивали?
– Да.
– Что он рассказал?
– Он рассказал, что его отправили чинить этот замок, хотя должен был отремонтировать его еще накануне. Но так как был очень загружен, то не смог этого сделать. Он хорошо рассмотрел взломщика. Сказал, что тот был небольшого роста, смуглый и с усами.
– Не заметил ли он у него чего-нибудь в руках?
– Ни свертка, ни пакета он у него не увидел. Скорее всего, просто не обратил внимания…
– Будем надеяться, что так оно и есть, – буркнул комиссар.
Дальше из «дворика Сфинкса» взломщик направился во «дворик Висконти». Там он снял с себя рабочую блузу…
– Вы ее обнаружили?
– Не удалось. Очевидно, он просто унес ее с собой. Далее открыл дверь и ступил на тротуар набережной.
– Когда это произошло?
– Приблизительно между семью и восемью часами утра.
– Насколько мне известно, на выходе имеется охранник. Почему же в таком случае его не задержали?
– Я допрашивал и его. Он сказал, что около восьми часов утра пошел за водой в соседнее помещение Лувра, так как воду в их кране перекрыли.
– Все не слава богу! – недовольно сказал комиссар. – Это все?
– Нет, один из рабочих как раз видел человека, который в это время выходил из Лувра. На том человеке был обыкновенный черный костюм. Внешность самая что ни на есть заурядная. Запомнить его он не сумел. Просто сказал, что он вышел на набережную и его подобрал проезжающий экипаж. Но он подтвердил, что под мышкой он нес какой-то пакет.
– Что ж, все правдоподобно, наверное, так оно и было, – согласился комиссар. – Что вы намерены делать дальше?
– Не исключено, что картина по-прежнему находится в Париже. В шайке грабителей и воров у меня имеются осведомители, попробую поработать через них. С некоторыми я уже разговаривал, но они ничего не знают. Это говорит о том, что, скорее всего, преступники никак не связаны с криминалитетом Парижа и действуют самостоятельно. Или это может быть какой-то очень хорошо законспирированный международный концерн, занимающийся кражей шедевров.
– Есть еще и третий вариант, – откинувшись на спинку кресла, произнес комиссар. – Украсть картину могли какие-то случайные люди, совершенно не связанные с криминалитетом. Действовали по порыву, по представившемуся случаю. Могли воспользоваться отсутствием смотрителей – просто снять со стены картину и уйти. Так бывает… Незамеченными прошли через все залы, чудом миновали охрану и скрылись.
– Мы не исключаем этого варианта.
– Раскрыть преступление по горячим следам нам не удалось, полагаю, что дело будет трудным… Мне даже думать не хочется о том, что нам никогда не удастся вернуть картину во Францию. От таможенников я получил информацию, что два австрийских художника – Стефан Мозер и Филипп Лохнер – поднялись на борт парохода «Кайзер Вильгельм», направляющегося в Нью-Йорк. В руках каждого из них было по две картины. Не исключаю, что одна из них может быть «Моной Лизой».
– А разве на таможне не производится досмотр багажа?
– Досматривают. И самым тщательным образом. Но возможно, что поверх «Моны Лизы» австрийцы нарисовали другую картину. По прибытии в Америку они смоют верхний слой краски, а картину продадут заказчику. Сегодня же свяжитесь с нашими коллегами по ту сторону океана, чтобы они как следует осмотрели этих двух австрияков. А заодно обыскали судно.
– Сделаю, господин комиссар! – с готовностью отозвался инспектор Дриу.
Глава 22. 1485 год. Милан. Страшная клятва
В середине лета в Милан пришла чума. Герцог вместе со своим двором съехал в охотничий дом, где в окружении молоденьких фавориток пережидал эпидемию. В опустошенный Милан, потерявший более пятидесяти тысяч жителей, Лодовико вернулся только через восемь месяцев. Герцога встречали жилища с заколоченными окнами. Присутственные здания, подле которых еще совсем недавно бурлила жизнь, были серыми и унылыми; магистрат с закопченными стенами – следы от дыма полыхавших костров – выглядел почерневшим от свалившегося на город горя.
Настроение у Лодовико было удручающим. Немногие из горожан, кому все-таки удалось выжить, восторженно приветствовали герцога, осознавая, что с его появлением трагическая страница будет перевернута и откроется новая – жизнь потечет к лучшему.
Так оно и случилось. Уже на следующий день, едва расположившись во дворце, герцог Сфорца отдал распоряжение очистить город от мусора и завалов грязи, и миланцы, вооружившись лопатами, вышли на улицы – стаскивали грязь, мусор и рваное тряпье в огромные кучи, которые на телегах отвозили далеко за город.
Одевшись в лучшее платье, Леонардо нанес визит вернувшемуся герцогу. С момента их последней встречи Сфорца заметно осунулся, под глазами набухли темные мешки, а у правого виска просматривалась ниточка серебряных волос.
