Каждую входившую пару встречала всегда улыбающаяся Виолета Константиновна. В свои сорок она очень хотела выглядеть на восемнадцать. Этим все и объяснялось: еженедельная смена цвета волос и причесок, бесконечно глубокие разрезы и декольте, всевозможные прозрачные воздушные накидки и экстравагантные турецкие юбки-шаровары. Сначала это немного шокировало, а потом к ней стали относиться как к еще одному из диковинных украшений огромного дома, вроде екатерининского кресла или старого бухарского ковра. Эпатировать публику нарядами Виолете Константиновне сам бог велел – она содержала модный и дорогой салон-ателье тканей, ввозимых из Парижа. В «Maggi» работало два десятка белошвеек, и к сердцу каждой успевал подобрать ключик супруг графини – Аристарх Илларионович. Жена знала об этих связях и прощала. Да и граф частенько отпускал ее одну на Воды.
Всегда в хорошем настроении, небольшого росточка, пузыреобразный, с бегающими туда-сюда глазками, граф Высотский имел не очень приятную привычку при разговоре с дамами делать губы бантиком, умиленно заглядывать в глаза и причмокивать при этом. Но и к нему привыкли и перестали удивляться и обращать внимание. В конце концов, эти господа могли позволить себе жить как им хочется и оплачивать не только свои потребности, но и многочисленные прихоти. Многие из гостей не были настолько платежеспособны, как хозяева особняка, а потому с некоторой завистью смотрели на нескончаемые праздники богатой семьи.
Вокруг бильярдного стола царило оживление. На зеленом сукне сражались присяжный поверенный Ардашев и полицмейстер. Обе сыгранные партии закончились для Фен-Раевского плачевно, и две бумажные купюры достоинством в десять рублей каждая, одна за другой, уже тихо перекочевали из портмоне полицейского в кожаный бумажник адвоката. Шла заключительная третья партия. Клим Пантелеевич не спеша готовился к удару: тщательно мелил кожаную пробку кия и, вращая его левой рукой, ловко наносил мелом спиралеобразную ленту по всей его круглой поверхности.
– Восьмым десятку налево в угол, – заказал Ардашев и молниеносным ударом вогнал шар в лузу.
– Всегда восхищаюсь вашей игрой, уважаемый Клим Пантелеевич. Как вам удается так виртуозно владеть этим благородным искусством? Шары у вас будто прирученные.
– Папашу
[1]
четверкой от борта на себя в середину, – пропуская мимо ушей хвалебные речи, объявил удар адвокат.
– Ну, это уж слишком, такие «чужаки» из области фантастики, – тихо возмущался отстающий по очкам Фен-Раевский, но шар снова послушно «забежал» в середину.
– Ну, вот и партия. Спасибо за игру. – Победитель пожал руку сопернику, который, огорченно вздохнув, расстался еще с одной красной купюрой.
– Да, сегодня не мой день. Вот и вам проиграл… Последнее время одни неприятности то и дело сыпятся на мою голову… Не везет… К застреленным французам добавился еще и задушенный коммерсант. А столичное начальство все торопит, все шлет бесконечные телеграммы и спрашивает, когда же мы наконец эту бандитскую шайку поймаем, – сокрушался начальник полиции.
– Позвольте, не понял, о чем вы?
– Да я про поезд, что к нам с трупами пришел. Вам доверяюсь, как порядочному человеку и, можно сказать, коллеге. А что, если те двое грабителей, совершившие налет, действовали по чьей-то указке? И где гарантия, что этот человек сейчас с нами чаи да кофеи не распивает? – полушепотом, доверительно сообщил Ардашеву свои опасения полицмейстер.
– Не исключено, конечно. Я читал об этом происшествии и обратил внимание на то, что иностранцев застрелили из маузеров, так ли это? – как бы между делом поинтересовался Клим Пантелеевич, открывая коробочку монпансье.
– Именно так и есть. Оружие новое, в Россию не поставлялось. Откуда оно у грабителей? Ума не приложу… Одни загадки… И хоть этим делом занимается Фаворский, все равно с меня спросят. А убийство Жиха? Тоже ведь много непонятного, прямо чертовщина какая-то… Средь бела дня… то ли петлю накинули, то ли веревку, – развел в недоумении руками Ипполит Константинович.
– В данном случае, Ипполит Константинович, я думаю, смогу вам немного помочь, – с этими словами адвокат достал из внутреннего кармана запечатанный бумажный конверт и передал его Фен-Раевскому. – Это гаррота, или удавка по-нашему. Излюбленный способ казни в Испании. Там жертву, приговоренную к смерти, умерщвляли с помощью накрученной на палку веревки. Теперь в этой стране петля трансформировалась в металлический обруч, который приводится в движение винтом с расположенным сзади рычагом. Перед казнью осужденного привязывают к стулу и надевают на голову мешок. Как ни парадоксально, но испанский способ казни значительно гуманнее (если это слово здесь вообще приемлемо), нежели наша русская виселица, от которой страдания дольше. Но вернемся к убийству на Николаевском: для того чтобы избавиться от орудия убийства, преступник засунул его в куст барбариса, растущий рядом с лавочкой. Могу сказать, что злоумышленник очень торопился расправиться со своей жертвой и поэтому не подготовился как следует. Роль удавки выполнила обычная фортепьянная струна. На ее концах отсутствуют ручки, облегчающие сам процесс затягивания, или хотя бы петли для пальцев. Я случайно проходил мимо и обнаружил эту находку, но уже после того, как место преступления осмотрели полицейские, – закончил объяснять адвокат.
Полицмейстер от изумления не мог вымолвить ни слова, беспрестанно хлопая себя руками по бедрам, чем напоминал ожиревшую домашнюю птицу, собирающуюся вспорхнуть.
– Ну, Клим Пантелеевич, дорогой мой, спасибо. А Поляничко у меня по первое число получит. Только ведь с учебы вернулся из столицы. Собрали всех начальников сыскных отделений России, оказалось, этих бездельников у нас аж восемьдесят девять. Месяц стажировался. Гулял небось за казенный счет. Учить мне их не переучить. Всем же свои мозги не вставишь! А работать надо. Ничего не попишешь, – извинялся за промашку подопечных недавний соперник по игре. – Вы бы, Клим Пантелеевич, к нам на службу. А? Милости просим! Да только знаю, откажетесь, – разочарованно махнул рукой государственный чин и направился в курительную комнату.
У Высотских, надо признать, собирался весь цвет ставропольского общества. Люди были преинтереснейшие. Взять хотя бы Вениамина Яковлевича Доршта. Блондин, роста среднего, с аккуратными, но рыжими усами в форме бабочки, от спокойной и размеренной жизни успевший к тридцати пяти годам значительно располнеть. Отец троих детей нигде не служил и конторы своей не имел. Вениамин Яковлевич занимался финансовыми консультациями, которые давал у себя дома. Принимал не всех, а только по рекомендациям.
Как родным, он владел немецким, французским и английским языками и еще на трех мог свободно читать. Корреспонденцию ему доставляли в почтовой карете, по причине того, что в сумке почтальона столько газет и журналов со всего света уместиться не могло. Постоянное чтение привело к близорукости, и без очков он напоминал только что проснувшегося слепого крота.
Доршт никогда не спрашивал приходящих к нему за советами людей о природе появления денежных сумм, что предполагались к вложению в ценные бумаги. Это его не касалось. Главное было объяснить посетителю степень риска и спрогнозировать доходность по процентам на строго определенный отрезок времени. А дальше, извините – новая консультация и новый гонорар. Прогнозы его, надо признать, почти всегда сбывались. Если он и ошибался, то только в лучшую сторону. За свои советы Вениамин Яковлевич брал обычно один процент от планируемых инвестиций и всегда покупал на эти деньги те же процентные бумаги, что и его клиент, тем самым показывая пример. Такой ход очень импонировал его визитерам.
