Книга Государевы конюхи, страница 227. Автор книги Далия Трускиновская

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Государевы конюхи»

Cтраница 227

Данила надулся — он и впрямь бы так ответил.

— А теперь мы уже можем концы с концами связать, кулачных бойцов — с купеческой дочкой! Авдотьица знала, что Вонифатий все разумно устроил: уговорился с братом, что поедет в Соликамск, покажет, на что способен. И Авдотьица рассказала ему про Егора и попросилась ехать вместе с ним — хоть в Соликамск, хоть в Китай, лишь бы Егорушку своего из Москвы увезти да и самой подальше от Неглинки убраться! Хочешь ли знать, как дальше она дело повела?

— Хочу, кума.

Настасья и без того на дорогу лишь краем глаза глядела, все норовила к куманьку повернуться, теперь же и вовсе натянула вожжи, остановила возника, села поудобнее…

— Как вас, конюхов, обхитрить, она сама додумалась — там все быстро решать пришлось, не с кем посоветоваться было. А вот как Егорку от бойцов забирать — тут она с Марьицей, с Федосьицей да с Феклицей совещалась. Коли его просто увести — так атаман живо сообразит, кто тут расстарался, и пошлет своих на Неглинку. Нужно было погоню по ложному следу пустить. Девки соображали, да и про Томилу вспомнили!

Настасья никак не желала признавать за Авдотьицей ума и сообразительности, и это показалось Даниле забавным. Видать, девка себя самой умной всегда полагала, подумал он, а тут другая ее обскакала…

— Побежала Авдотьица, отыскала этого дурака и говорит: у противников-де ваших с Трещалой в Хамовниках новый боец завелся, крепкий детина, сразу в чело ставят, а привели-де из муромских лесов, а отдал-де его Перфишка Рудаков, которого все бойцы знают как облупленного. И на Москве никто еще того детину не видал! Томила с Трещалой подумали — да и решили с Перфишкой Рудаковым договориться. Уж я не знаю, что ему пообещали, а только пошел Перфишка, как стемнело, на двор, где Егорку держали, и вывел его оттуда. Авдотьица же за ними следом шла и дала Егорке знак, и от того Перфишки они удрали. А ее девки еще надоумили — парня-то все Нечаем кличут, а у него ведь еще и крещальное имечко есть. Так пусть бы бойцы всюду Нечая искали, а ты его теперь только Егором и зови, и чтобы он сам себя Нечаем назвать не вздумал!..

— Ловко! — одобрил Данила. — Что ж она мне тихонько не сказала — мол, не мешай, суженый сыскался, я замуж выхожу, а не козни плету?..

— А она о тебе все это время помнила, куманек. Ты ведь нам всем не чужой. Подарок тебе Авдотьица отдать велела.

— Что еще за подарок? Вроде не заслужил! — несколько смутившись, буркнул Данила.

— Ан нет — заслужил. Она — девка памятливая, и на зло, и на добро. А ты ей доброе слово сказал.

— Когда ж это я успел?

— Когда — это уж сам вспоминай, а мне она так говорила: обещал-де куманек Данила, что и зимний мясоед кончиться не успеет, а жених посватается. И, видно, мало грехов накопил Данилушка — его слово до Божьего слуха долетело. А я ему в ту пору ответила: по-твоему выйдет — с меня подарок! И все по его слову сбылось — встретила я Егорушку. Теперь-де, коли не отдарю, пути с Егорушкой не будет.

— И чем же Авдотьица меня отдарила?

Настасья засмеялась.

— Совсем девка с ног сбилась — приданое-то пришлось в считаные дни собирать! И вся Неглинка ей помогала! А ей же еще надо было жениху всего необходимого припасти. И больше всего мороки было с чеботами. Егорка-то у нас — Егорище, богатырище, ему поди сыщи сапоги или чеботы — взмокнешь, за ними по торгу гоняючись. Вот ей девки и приносили, которая где раздобудет, большие сапоги. Одни она и оставила для тебя, куманек.

— Да что ж это деется?! — Данила не знал, смеяться или все же сердиться. — Долго ли меня девки с Неглинки обувать-одевать будут?!

— Ты, Данилушка, с ними породнился! Ты теперь всей Неглинке — кум! — Настасья положила руку ему на плечо. — Данила, а Данила? Ты чего усов-то не отрастил? Просила ж, умоляла!

Ей было весело. Чужое краденое счастье, чужая любовь наперекор всему взбаламутили ее. Не зависть, нет, иное владело Настасьей! И прежде всего зимняя, хмельная, морозная, разудалая ночь, ночь тайных встреч и жарких поцелуев, скрипа санок и топота копыт владела ею. Не то чтобы она хотела испытать беззаветное чувство юной Любушки или отвагу увлекающей жениха к венцу Авдотьицы — было в ее жизни и то, и другое…

А вот забыться, улететь с милым другом неизвестно куда, насладиться короткими и жаркими речами, смелыми поцелуями, собственным головокружением…

Данила же решил, что веселье относится к несостоявшимся усам, и ничего не ответил. Ну, не росли они еще, только собирались! И, хотя Тимофей и Богдаш утешили — добрая, мол, примета, к долгому житью, — с того легче не становилось. Житье-то еще когда будет, а усы уже теперь надобны!

— Данила?.. — Настасья, балуясь, прижалась к нему.

Словно искра между ними проскочила. Все веселье с Настасьи сошло, когда она поймала взгляд своего сердитого куманька. Тяжелый, настойчивый, от которого невольно откидываешься назад и запрокидываешься, вдруг утратив и зрение и даже, кажется, слух… Ах, кабы не зима, не узкие сани, не теплая шуба!..

Всего лишь на миг возникло в ней желание покориться — и тут же сгинуло.

— Ги-и-ись! Ги-и-и-ись! — завизжала она, ловко пришлепнув длинными вожжами по конскому крупу. И снова понеслись санки!

— Ты куда это, кума?!

— На Неглинку! За чеботами!

— Да ладно тебе! Какие чеботы?! Есть же у меня сапоги!

Она, не обращая внимания, гнала возника вперед и вперед, навстречу скользили другие сани, с веселыми пьяными людьми, а где-то, наверно, уже по Стромынке летели, догоняя обоз, Авдотьица с Егоркой да Вонифатий с Любушкой. Весь мир несся в эту ночь на легких санях и праздновал недолгую счастливую вольность.

Но Данила не чувствовал этого всеобщего полета. Он был озабочен делом. Товарищи остались на Трещалином дворе, ломая головы над участием Авдотьицы, а он единственный знает правду — и не может ее сразу же сообщить! Хоть выпрыгивай из саней да беги назад…

И когда он уж совсем решился на это, Настасья натянула вожжи.

— Сейчас за чеботами забегу, погоди малость!

Отдав вожжи Даниле, она поспешила к калитке, вошла, была облаяна псом, но и лай был веселый. Неглинка тоже справляла Масленицу — девки гуляли! Данила прислушался — пели.

Раз уж выпало сидеть в санях и ждать, он снова, в который уж раз, принялся перебирать подробности дела о грамоте. Тело утащили люди Одинца — это ясно. Настасья, не зная, проговорилась: Авдотьица призналась атаману, что конюхи участвуют в розыске, и он не послал ее с этими бреднями в общеизвестном направлении, а научил подсунуть конюхам иной след… Кабы он был тут ни при чем, то и мудрить бы не стал… или — стал?..

Но для чего Одинцу с братией вообще понадобилось мертвое тело? Почему выкрали — ясно: боялись, что к ним прицепятся из-за деревянной книжицы. Но тело-то им на кой ляд сдалось?

Или при теле было еще что-то, наводящее на умную мысль тех, кому велено вести розыск?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация