Судья осмотрел меня своими мутными, покрасневшими глазами. Он был небрит, а парик съехал на сторону. Темные круги под глазами говорили, что он не выспался. Думаю, он был вовсе не в восторге оттого, что его вытащили из постели в столь поздний час, дабы рассмотреть дело убийцы, которого он сам отпустил недавно на свободу.
— Похоже, я был слишком мягок с вами, когда вы предстали перед судом в прошлый раз, — прошамкал он беззубым ртом, тряся дряблыми щеками. — Я не повторю своей ошибки вновь.
Если Данкомб был настроен отправить меня в Ньюгетскую тюрьму, чтобы поскорее вернуться в постель, то, на первый взгляд, желание вершить правосудие принуждало его соблюдать все положенные процедуры.
— Мне сказали, — обратился он к суду, — что есть свидетели того, как этот человек совершил убийство. Пусть свидетели предстанут перед судом.
Наступила тишина, затем раздался знакомый голос:
— Я свидетель.
Я почувствовал неописуемое облегчение, увидев, как вперед пробивается Элиас. Приближаясь к судье, он пошатывался и спотыкался. Было видно, что каждое движение причиняет ему боль. Он выглядел изможденным и смешным, так как на нем все еще был костюм еврея-попрошайки. Маски на нем не было, и он предстал перед публикой без парика и с бритой головой. Лицо было невредимо, но я заметил, что он держится за бок, превозмогая боль.
— Погибший был одним из четверых мужчин, напавших на меня без всякой причины, — начал Элиас дрожащим голосом. — Этот человек, Бенджамин Уивер, пришел мне на помощь, и, когда он пытался меня защитить, один из нападавших выстрелил из пистолета. Защищаясь, мистер Уивер сделал то же самое, и стрелявший получил по заслугам за свое злодейство.
Слух об убийстве облетел суд. Мое имя было у всех на устах, так же как и подробности заявления Элиаса. Я почувствовал, что общественное мнение было на моей стороне, но знал, что желание толпы освободить меня не могло подействовать на такого человека, как Данкомб.
— Констебль мне сообщил, что отнял у вас пистолет, из которого был сделан выстрел, — сказал судья, — так что этот факт подтвердился. Однако на месте преступления был еще один человек, который заявил, что было совершено преднамеренное убийство. Это так?
— Да, ваша честь, — сказал констебль.
— Это был один из напавших на меня, — сказал Элиас, — он лгал.
— А почему эти люди напали на вас, сэр? — спросил Данкомб.
Элиас молчал. Он оказался перед сложной дилеммой: сказать все, что знает, и выдать наше расследование суду и, возможно, нашим врагам или по возможности молчать, надеясь, что небольшая порция правды меня спасет.
— Я не знаю, почему эти люди напали на меня, — наконец сказал Элиас. — Я не первый человек в Лондоне, на которого напали незнакомцы. Полагаю, им были нужны мои деньги.
— Они пытались отнять у вас деньги? — продолжал судья. Он испытующе смотрел на Элиаса, его лицо сложилось в отрепетированную гримасу строгой проницательности.
— У них не было времени, — объяснил Элиас. — Вскоре после того, как эти люди вынудили меня пойти с ними, мистер Уивер пришел ко мне на помощь.
— Ясно. А вы знакомы с мистером Уивером? Элиас не сразу ответил.
— Да, мы с ним друзья. Я думаю, он увидел, что на меня напали, и вмешался, чтобы меня освободить.
— И где они на вас напали?
— На маскараде у мистера Хайдеггера в Хеймаркете.
— Я так и понял по вашему наряду. Вы хотите сказать, сэр, что эти четверо мужчин напали на вас посреди бала-маскарада?
— Они увели меня с бала на верхний этаж, где я оказался беззащитным.
— И вы пошли с этими незнакомыми мужчинами?
— Они сказали, что у них для меня важное сообщение, — сказал Элиас неуверенно. Это было больше похоже на вопрос.
— Объясните мне снова, как мистер Уивер появился на месте событий.
— Мистер Уивер, мой друг, очевидно, заподозрил неладное и последовал за мной. Когда на меня напали, он вступился.
— Очень похвально, — сказал судья. — И довольно удобно, я бы сказал. Есть другие свидетели происшедшего? — спросил он.
В ответ в толпе лишь зашептали.
— А вы что можете добавить, мистер Уивер?
Не имело смысла говорить, что человек, которого я застрелил, убил моего отца. Подобные сведения вряд ли способствовали бы оправдательному приговору. Я полагал, что история, рассказанная Элиасом, выглядела чрезвычайно правдивой. Однако у меня почти не было надежды, что Данкомб отпустит меня на свободу. Я убил человека при неясных обстоятельствах. Судебное расследование было неизбежно, если только я не скажу что-то такое, что могло бы вызвать симпатию судьи. Я подумал, что, вероятно, даже мой дядя не мог бы освободить меня, дав взятку, если дело пошлют на расследование. Когда человек попадает в Ньюгетскую тюрьму, Данкомб уже ничего не может сделать. Нужно было дать взятку до вынесения приговора, чтобы повлиять на его решение. Всем было известно, что Данкомб не отпускает услуги в кредит.
— Я лишь только хотел помочь мистеру Гордону, — объяснил я. — Когда я увидел, что угрожают его безопасности, а может быть, и жизни, я поступил, как положено настоящему товарищу… Да любой другой на моем месте поступил бы так же! Я сожалею, что погиб человек, но думаю, вы со мной согласитесь, что Лондон небезопасный город, и было бы несправедливо, будь человек лишен возможности защитить себя и своих друзей от преступников, которые наводнили улицы и даже, как в данном случае, проникли на собрание высшего общества.
Моя речь произвела впечатление на публику, если не на Данкомба. Аудитория взорвалась аплодисментами и возгласами «ура», которые судья прервал, ударив молотком по столу.
— Благодарю вас за страстную речь, которая, признаюсь, не произвела на меня никакого впечатления. Не в моей компетенции судить, виновны вы или нет. Моя задача лишь определить, нуждаются ли изложенные факты в дальнейшем расследовании. Учитывая подтверждающий характер показаний вашего приятеля, неопровержим факт нападения на вас. И хотя я не одобряю применения силы, приводящей к смерти, было бы странно, если бы я отправлял под суд людей, которые защищали собственную безопасность или безопасность других невинных людей. Поэтому я отпускаю вас, сэр, с условием, что, если обнаружатся новые обстоятельства дела, вы будете вновь вызваны на допрос.
Толпа встретила известие одобрительными возгласами, и я, обуреваемый чувством облегчения и недоумения, бросился к Элиасу, чтобы выяснить, как он себя чувствует.
— По правде говоря, неважно, — ответил он, — и мне потребуется несколько дней отдыха, но не думаю, что я серьезно ранен.
Я с нежностью похлопал его по плечу:
— Мне очень жаль, что я втянул тебя в такую историю.
— Полагаю, ты найдешь способ отблагодарить меня, — сказал он с притворным жеманством.
