Протиравший посуду владелец кофейни бросил тряпку с кружкой и подбежал к нему:
– Слушаю вас, мистер Догмилл.
– Какой-то негодяй нарушает мой покой. – Он швырнул Муру монету. – Прогони его и проучи за дерзость к тем, кто выше положением.
Догмилл вернулся к своим бумагам. Мур застыл с монетой, словно поймал бабочку и не решался ни раздавить, ни спугнуть ее. Наконец он зажал монету в кулаке и схватил меня за руку.
– Пошли, – сказал он и подтолкнул меня.
– Да, и объясни ему, Мур, – сказал Догмилл, не поднимая глаз, – что, если он вздумает заговорить со мной еще раз, я переломаю ему руки так, что ни один врач не поможет. Объясни, да подоходчивее.
Поняв, что речь окончена, Мур снова подтолкнул меня. Я хотел сказать Догмиллу, что он может попробовать переломать мне руки в любое удобное для него время, но придержал язык. Мне это вряд ли помогло бы, и я не хотел ставить в затруднительное положение Мура. Он лишь пытался сохранить свое лицо перед клиентом и, выбирая между мной и Догмиллом, сделал, безусловно, правильный выбор. Со мной он мог объясниться и знал, что я не стану таить на него зла. Догмилл же не был похож на человека, от которого можно увильнуть.
Когда мы вышли на улицу, я заметил, что лицо у него пылает.
– Мне очень жаль, мистер Уивер, но я и подумать не мог, что он вас невзлюбит. Когда мистеру Догмиллу кто-то не нравится, он может быть ужасен.
– А что насчет сломанных рук и прочего?
– Это не просто угроза. Он так обошелся с одним биржевым маклером, который его обманул. Теперь этот человек не может и пера удержать в руках. И он не церемонится с теми, кто причиняет ему неудобство. Однажды я видел, как он ударил по лицу шлюху, которая стала расстегивать ему штаны, когда он сказал, что хочет, чтобы его оставили в покое. Ударил по лицу этакими ручищами. Бедняжка, она не вынесла удара и отдала богу душу.
– Тогда, можно сказать, мне повезло.
Он покачал головой:
– Вы бы хоть сказали, что собираетесь говорить на тему, которая ему не понравится. Я бы вам посоветовал не тратить время или, по крайней мере, подойти к нему в другой кофейне. Догмилл хоть и грубиян, но платит исправно и приводит клиентов.
– Понимаю. Я поговорю с ним в другой раз.
Мур протянул монету:
– Я не могу оставить ее себе.
– Вы ее заработали, – рассмеялся я. – Я ее не возьму.
– Вы уверены?
– Полно, Мур. Вы сделали все, что могли.
Он кивнул, а потом нагнулся, зачерпнул грязи из лужи и хорошенько себя измазал. Он обернулся ко мне, улыбаясь, в грязи с головы до ног.
– Не уверен, что он слышал ваше имя или видел ваше лицо, но если я ошибаюсь, не хочу, чтобы он подумал, будто я без труда выставил за порог Бенджамина Уивера. Удачного вам дня, сэр.
Я вовсе не считал, что с Догмиллом покончено, но решил заняться людьми более сговорчивыми, чем он, и тем временем обдумать, как лучше к нему подступиться. Поэтому я отправился к Джону Литтлтону. Несмотря на то, что я всегда придерживался строгого стиля в одежде, впрочем отдавая предпочтение тонкой материи и хорошему покрою, Литтлтон сказал, что моя одежда привлечет слишком много внимания в доках, пока мы будем искать Гринбилл-Билли. Я переоделся в поношенные штаны и замызганную блузу, поверх которой надел старую шерстяную куртку. Волосы я спрятал под старую широкую шляпу и даже накрасил черной краской лицо, которое и так было смугловато по сравнению с бледными лицами британцев. Взглянув на себя в зеркало, я остался доволен. Узнать меня было трудно. Из зеркала на меня глядел настоящий уоппингский ласкар.
[3]
Мы договорились встретиться с Литтлтоном у него дома, в убогой комнатушке, которую он снимал на Бостуик-стрит, откуда мы и отправились в пивную «Гусь и колесо». До этого я видел его только за столом у Аффорда и удивился, что он оказался выше, чем я думал, и пошире в плечах. Он представлялся мне слабаком на заключительной стадии своей нелегкой жизни, но сейчас выглядел намного более крепким, одним из тех, кто отчаянно пытается сохранить моложавость.
– Не по душе мне все это, – сказал Литтлтон, когда мы пробивали себе путь среди попрошаек и любителей джина, сидевших на холоде.
Мимо нас прошел мужчина, торговавший свежеиспеченными пирожками с мясом, от которых шел пар. Литтлтон втягивал голову в плечи, и казалось, что он все время пожимает плечами.
– Я знаю, что сам предложил пойти в «Гусь и колесо», это излюбленная пивная Гринбилла, но, если меня там узнают, мне не поздоровится. Это факт.
– Можете и не заходить, – сказал я. – Вы мне помогли, и мистеру Аффорду не в чем вас упрекнуть. Вы указали мне направление, и теперь я сам разберусь.
Он принял вид обиженного ребенка.
– Я пойду. Не хочу оставлять вас одного. Но я тут подумал. Вы запросили у священника пять фунтов. На эти деньги можно купить кучу хлеба. И все это одному человеку. Если подумать, все, что вы сделали за эти деньги, – это задали мне пару вопросов и попросили привести туда, куда я указал. Конечно, пара шиллингов, которые вы мне дали, – это щедро, но, поскольку я был вашим другом все это время, не считаете ли вы, что по справедливости мне полагается половина вашего вознаграждения?
– Я думаю, вы должны быть довольны тем, что получили, и тем, что вам обещано.
– Я доволен, – сказал он, улыбнувшись в качестве подтверждения. – Но был бы еще довольнее, если бы все было по справедливости.
– Как можно говорить о справедливости, пока дело не решено?
– Ну, если все пройдет гладко, мне причитается два с половиной фунта. Вот и все.
– Скажем, я поговорю с Гринбиллом, и он окажется тем, кто нам нужен. Что будем делать? Как вы заработаете свои два с половиной фунта?
Литтлтон нервно засмеялся, пытаясь скрыть свою растерянность.
– Ну, посмотрим.
В это время мы проходили мимо темного переулка. Я сгреб Литтлтона за шкирку и втолкнул туда. Он потерял равновесие, а я тем временем выхватил пистолет и направил дуло ему в лицо.
– Мне платят за то, что я делаю. Если понадобится, я не колеблясь начиню Гринбилла свинцом. Если надо, я могу его задушить, или переломать ему ноги, или засунуть его руку в огонь. Вы способны на это, мистер Литтлтон?
К моему удивлению, он не испугался и не запаниковал, а только удивился:
– Должен отдать вам должное, Уивер, вы доходчиво объясняете. Возьму свой шиллинг и буду радоваться, что мне не надо никого поджигать.
Я убрал свой пистолет на место, и мы продолжили путь. Казалось, что Литтлтон через минуту выбросил инцидент из головы. Он вел себя как пес, который, позабыв о побоях, лежит довольный у ног поколотившего его хозяина.
