В экипаже я обнаружил мисс Догмилл, в нарядном платье оранжевого и синего цветов. Я устроился напротив нее и улыбнулся. Она тоже улыбнулась, сердечно и лукаво. Ей была известна моя тайна, и я отдал бы полжизни, дабы узнать, что она думает, но знал, что придется ждать, а она специально тянула время.
Не успел экипаж тронуться, как Хертком, не в силах скрыть удивления, сказал, обращаясь ко мне:
– Должен признаться, сударь, я немало удивлен, что вы согласились присоединиться к нам.
– А почему вы удивлены? – спросил я, в свою очередь удивленный его тоном.
– Вы по-прежнему тори, разве не так?
– Я не перешел в другой лагерь.
– И вы по-прежнему поддерживаете мистера Мелбери?
– Буду поддерживать его, пока он остается кандидатом тори.
– Почему в таком случае вы пожелали составить нам компанию? Надеюсь, вы не задумали ничего плохого?
– Нет, – пообещал я. – Я присоединился к вам потому, что желаю вам удачи, мистер Хертком, и потому, что мисс Догмилл попросила меня об этом. Вы сами говорили, что принадлежность к партии не самое главное в жизни. Кроме того, когда вас о чем-то просит такая милая дама, как мисс Догмилл, отказать невозможно.
Херткома не удовлетворили мои объяснения, но, поскольку иных не последовало, ему пришлось довольствоваться предложенными. Мне не нравился появившийся в нем дух конфронтации, но я подумал, что, возможно, в нем борются противоречивые чувства. С одной стороны, ему очень хотелось, чтобы я продолжал противостоять Догмиллу. С другой – ему хотелось, чтобы я перестал ухаживать за сестрой Догмилла, ибо сам имел на нее виды. Тем временем экипаж свернул на Кокспер-стрит и последовал в направлении Ковент-Гардена.
– А как вы определяете потенциальных сторонников? – спросил я.
– Хороший вопрос, – сказал Хертком менее тревожным тоном и с интересом. – Как они это делают?
Мисс Догмилл снисходительно улыбнулась, как учитель рисования, дающий урок дамам.
– Как вам известно, мой брат руководит избирательной кампанией мистера Херткома, поэтому он получает от своих помощников имена и адреса избирателей в Вестминстере.
– Но их, вероятно, не менее десяти тысяч. Нельзя же каждому нанести визит.
– Конечно можно, – сказала она. – Десять тысяч посещений не так уж и много, учитывая, что выборы длятся шесть недель, а желающих принять участие в агитации ради блага своей страны – сотни. Вестминстер отличается от других округов в стране, где голосованием заправляют землевладельцы. Здесь нужны действия.
Я неоднократно слышал о подобных вещах, о том, что крупные землевладельцы и сквайры в графствах диктовали своим арендаторам, как голосовать. Арендаторов, не подчинившихся приказу, могли согнать с земли и разорить. Пару раз в парламенте поднимался вопрос о тайном голосовании, но он сразу снимался с повестки. Какова ценность британских свобод, заявляли члены палаты общин, если человек боится публично признаться, кого он поддерживает.
– Не могу поверить, что столько людей готовы посвятить свое время этому делу, – сказал я.
– Но почему в это трудно поверить? – спросил Хертком, задетый за живое.
– Мне кажется, политика – особенная вещь, в основном люди интересуются политикой в корыстных интересах.
– Вы циник, сударь. Неужели вы не допускаете, что люди заинтересованы в том, чтобы победила платформа вигов?
– А в чем, собственно, заключается платформа вигов, могу я узнать?
– Не вижу смысла обсуждать с вами эту тему, – сказал он с раздражением.
– Я не ищу повода для ссоры. Мне просто интересно услышать, в чем заключается платформа вигов. С моей точки зрения, речь идет о защите интересов людей с новыми деньгами и о препятствовании любым инициативам, которые не ставят целью обогащение за счет остального мира. Если у вашей партии имеется более глубокая идеология, мне было бы чрезвычайно интересно о ней узнать.
– Вы хотите сказать, – спросил Хертком, – что партия тори не стремится к извлечению выгоды, где это возможно?
– Я никогда не рискнул бы этого сказать в отношении любого человека, связанного с политикой. Не могу сказать, что среди представителей тори нет коррупции. Однако мой вопрос касался философской основы вашей партии, а не отсутствия моральных принципов у политиков любых мастей, и меня действительно это интересует.
Было видно, что Херткому нечего сказать. Он не знал и особо не задумывался о том, что значит быть вигом в теоретическом, а не в практическом смысле. Наконец он пробормотал что-то о том, что партия вигов – это партия короля.
– Если ассоциация имеет такое большое значение, – сказал я, – могу предложить назвать партию вигов партией мисс Догмилл, поскольку этого было бы достаточно, чтобы любой разумный человек встал под ее знамена.
– Мистер Эванс пытается польстить мне, но, мне кажется, он сам уже ответил на свой вопрос. Я поддерживаю вигов, потому что моя семья всегда так делала с тех пор, как появились партии. Виги служат моей семье, а моя семья служит вигам. Не берусь утверждать, что это самая честная из партий, но уверена, что любая партия неидеальна. Приходится смотреть на вещи с точки зрения прагматизма. Тем не менее, если бы я могла сделать так, чтобы политика и политики исчезли, я бы не колеблясь это сделала.
– То есть вам не нравится система, которой вы служите? – спросил я.
– Конечно не нравится. Но партии похожи на больших кровожадных львов, мистер Эванс. Они стоят и истекают слюной и облизываются, и, если вы не будете их кормить время от времени, они съедят вас. Вы можете проявить принципиальность и отказаться ублажать зверей, но тогда львы останутся, а вас не будет.
Когда мы вышли из экипажа в Ковент-Гардене, я тотчас отвел Херткома в сторону.
– У нас с вами были дружеские отношения, – сказал я. – Неужели я сделал что-то такое, что переменило ваше отношение ко мне, сэр?
Он смотрел на меня, и его взгляд не был пуст, как обычно.
– Я не обязан быть всем другом.
– Я с вами согласен. Но поскольку вы были моим другом, мне хотелось бы знать, почему вы перестали им быть.
– Разве это непонятно? – сказал он. – Я давно неравнодушен к мисс Догмилл, а вы пытаетесь отвлечь ее внимание на себя.
– Не могу спорить, когда речь заходит о сердечных делах, но, мне показалось, я не скрывал вчера вечером, что увлечен мисс Догмилл. Возможно, вам это не нравилось, но вы не проявляли своей неприязни ко мне.
– Подумав хорошенько, я пришел к заключению, что мне это не нравится, и вы мне тоже не нравитесь, Эванс.
– Я бы отнесся с уважением к тому, что вы говорите, если бы верил вашим словам. Мне кажется, вы что-то скрываете, сударь. Вы знаете, что можете быть со мной откровенны.
Он закусил губу и отвернулся.
